Пока никаких внятных комментариев не раздавалось, одни полные недоумения междометия слетали с губ собравшихся.
– Вот, посмотрите, – я открыл последнюю страницу этой тонкой книжицы. – В моей конституции вы не найдете, как в «Русской Правде» Пестеля, пространных философских размышлений и рассуждений о человеческом обществе, о государстве, об отношениях правительства и народа. В моей конституции не объясняется, что такое государственное благоденствие, почему Россия нуждается в преобразовании. Обратите внимание на Содержание – здесь всего девять глав: Основы конституционного строя, Права и свободы гражданина, Унитарное устройство, Законодательное Собрание, Премьер – министр Российской республики, Правительство Российской республики, Судебная власть, Местное самоуправление и заключительная глава, регулирующая Конституционные поправки и пересмотр Конституции. На мой взгляд здесь все написано четко и понятно, без всяких кривотолков и двусмысленностей. Конечно, Конституция – это только основа, ее придется дополнить и развить целым рядом нормативных актов, но при этом эти законы входить в противоречие с этой Конституцией не должны, в противном случае они признаются недействительными и теряют свою юридическую силу.
Самым тонким местом и камнем преткновения в моем проекте было всеобщее избирательное право для мужчин и отсутствие имущественных цензов – вот они-то и вызвали острую критику в мой адрес. Тем не менее, пищу для размышлений я им подбросил. В остальных местах мой проект для большинства казался вполне приемлемым. Наверное, читая мою конституцию, многие из заговорщиков себя уже видели лидерами и членами парламентских партий, распределяющих министерские посты. А я про себя улыбался, ну-ну посмотрим еще, чья партия, и с каким перевесом голосов победит! Просто замечательно, что хроноаборигены незнакомы с политтехнологиями 21 века, черным и белым пиаром и прочими никогда неслыханными ими вещами.
ГЛАВА 4
Октябрь – декабрь 1824 года
День клонился к вечеру. Из окна питерской кофейни я лениво наблюдал, как растворяющееся где-то на западе солнце кроваво-красными отблесками расцвечивает весь Невский проспект. На улице появились фонарщики со стремянками и длинными жердями. Неспешно, один за другим, начали загораться уличные фонари. В отличие от Лондона и Парижа, где уже активно внедрялось газовое уличное освещение, в российской столице фонари по-старинке коптили конопляным маслом.
Домой идти не хотелось. Прошедший месяц выдался насыщенным на события. На сентябрьском собрании Общества меня избрали в Думу, вместо уехавшего в Киев Трубецкого. В той истории Трубецкого заместил Рылеев. Но, ничего страшного, мне нужнее, а у Рылеева все еще впереди. К тому же у Кондратия Федоровича в семье случилось горе – умер его малолетний сын. И два дня назад Рылеев с женою, почувствовав необходимость отдохнуть, выехали в Подгорное, покинув на время Петербург.
Трубецкой же, в Киев укатил не просто так, а по делам службы. Князь Щербатов, командир 4-го корпуса, расквартированного в Киевской губернии, предложил Трубецкому место дежурного штаб-офицера у себя в корпусе. Трубецкой согласился и считал это свое перемещение на юг очень удачным. Умеренное крыло северян, боявшееся «якобинских» действий Пестеля, полагало необходимым иметь на юге «бдительное око», которое могло бы следить за деятельностью Пестеля и по мере возможности препятствовать осуществлению его слишком революционных планов. Трубецкой как нельзя лучше подходил на роль такого «ока». Он знал о трениях между Пестелем и Васильковской управой и, конечно, самым удобным способом сдерживания «русского Наполеона» с точки зрения Трубецкого было бы противопоставление Пестелю Сергея Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина. Трубецкой в данном случае хотел применить тактику самого Пестеля, создавшего на севере ячейку Южного общества. Теперь и сам Трубецкой на юге думал организовать нечто подобное. Все эти порывы Трубецкого и поддерживающих его членов Общества я одобрял. Не отрицая необходимость самой революции и установления республиканской формы правления, неоднократно заявлял, что на решительные шаги идти еще рано, для серьезной и вдумчивой подготовки требуется минимум еще один год и преждевременное выступление южан может обернуться крахом для всех нас.
Были приняты в общество и новые лица. Речь, прежде всего, идет о Штейнгеле вернувшимся из Москвы. Директор РАК Прокофьев поручил Штейнгелю и Рылееву разобраться в бумагах двух директоров компании – Крамера и Северина (заместителей Прокофьева), которые чуть не довели компанию до банкротства. Впоследствии Штейнгель стал одним из самых деятельных членов – постоянно бывал у Рылеева, участвовал во многих совещаниях, знал о планах цареубийства, о включении во Временное правительство Сперанского и Мордвинова и многом другом.
Более задерживаться в столице мне тоже особого смысла не было. На сегодняшнем совещании я заявил, что собираюсь на несколько месяцев отбыть на юг для того, чтобы лично встретиться с Пестелем и попытаться вновь согласовать с ним наши планы. Верхушка уже знала о том, что мои наемники прибудут в столицу не раньше осени следующего года и все планы по цареубийству необходимо отложить минимум на этот срок. В общем, единогласное «одобряем – с» и на этот свой план я получил. Во-вторых, в ноябре в столице должно было случиться крупнейшее наводнение за всю историю Санкт-Петербурга. Предотвратить его я был не в силах, и предупреждать кого-либо тоже был не вариант. Дженни вместе с ребенком отправил в Англию, погостить к ее родителям, предупредив ее, что меня до весны 25-го года в столице не будет, а потому возвращаться в Россию раньше этого срока ей не следует. Главным в доме оставил Ника, а по производственной части – Льва Пушкина. С тем, на почтовых экипажах, и отбыл из столицы.
* * *
Михайловское, Псковская губерния, ноябрь 1824 года
Когда в Михайловском я в первый раз увидел Пушкина, сердце мое так и замерло, хотя морально, будучи в пути, готовился к этой встрече. О моем приезде поэт был заранее извещен своим младшим братом, все также работающим в моем издательстве, поэтому Александр Сергеевич прекрасно представлял кто я такой, также он был осведомлен и о моих тайных связях с заговорщиками.
Свой визит к Пушкину-старшему, переведенному с юга и теперь отбывающему псковскую ссылку в Михайловском, я с самого начала вовсе не собирался скрывать, действуя открыто. Причин у меня лично свидеться с поэтом хватало. Во-первых, мы являлись в некотором роде коллегами по писательскому ремеслу. Во-вторых, редактором у меня работал Пушкин-младший. Ну, и в-третьих, моя типография на регулярной основе издавала стихи и поэмы Александра Сергеевича. В общем, если власти заинтересуются моим сюда визитом, у меня имелись вполне железные поводы отмазаться от подобного интереса к своей персоне.
– Рад вас видеть, Иван Михайлович! – Пушкин, обросший бакенбардами, изучающе смотрел на меня своими необыкновенно живыми и умными глазами. – Хочу вас лично поблагодарить, за то, что в своей типографии вы взялись печатать сборник моих стихов. И причем, что меня возмущает, делаете это безвозмездно, без всякой личной выгоды для себя! По словам Льва, вся чистая прибыль от продажи сборника по-сути оседает только на моем личном банковском счете, в пользу же своего издательства вы не берете ни копейки! Я, честно говоря, вас в этом начинании, хоть и благородном, отнюдь не поддерживаю, знайте это!
– Здравствуйте, Александр Сергеевич! – не смотря на упреки поэта в свой адрес, я расплылся в лучезарной улыбке. Пушкин был прав, все вырученные от продажи сборника стихов деньги, за вычетом производственных расходов, шли напрямую поэту. В случае успеха Революции у меня относительно Пушкина были свои собственные корыстные планы, грех было бы в своих целях не воспользоваться услугами такого Таланта и живого Мастодонта от литературы! Пушкин – человек глубоко порядочный, а потому будет считать себя отчасти моим должником за эту мою нынешнюю «благотворительность», на этом, собственно говоря, мой коварный расчёт и строился. – При всем моем к вам глубочайшем уважении, спрашивать у вас как мне распоряжаться собственными доходами я не желаю, как и выслушивать ваши советы на этот счет. Это мое личное дело, и, прошу вас как друга, хоть мы с вами знакомы лишь заочно, хватит об этом.
