с трубы утилизатора, в который сливали смывы со снаряженных "подносов" собственноручно изготовленный по МС-технологии фильтр. Установил он его сразу же, как только пошел большой заказ. Невинно выглядящий квадрат из белой материи был снабжен голубой каемочкой и точь-точь напоминал классический мужской носовой платок. Для вящей правдоподобности он даже высморкался в "рабочую" сторону, свернул фильтр соплями внутрь, скомкал и сунул в карман. Улова по всем прикидкам должно было хватить. А что? Никто никому не запрещал делать носовые платки из молекулярно собранного текстиля. Сувенир на память. Можем себе позволить. Но это – так, мысли, порожденные пуганой головой советского человека. При всей дьявольской предусмотрительности молодцев из Режимного отдела они все-таки пропустят засморканный платок в кармане степенного, солидного, справного Виктора Трофимовича Мохова, ветерана из ветеранов и одного из основоположников. Незаслуженно забытых и недооцененных. Теперь, на Комбинате, он вообще повадился ходить в сером с жемчужным отливом плаще, шляпе с полями, отпустил толстые, вислые усы с заостренными кончиками, похожие на небольшие моржовые клыки, взматерел, и завел себе небольшое такое, тугое брюшко, и, таким образом, меньше всего напоминал злоумышленника.
Личный гараж Мохова, уже давным-давно превратился в нечто среднее между благоустроенным складом, мастерской с недурным станочным парком и небольшой, но очень справной лабораторией. Даже вытяжной шкафчик был, да-с! И хватит дышать всякой дрянью исключительно по причине собственной безалаберности… Не выдержав по вечеру, после работы, он приступил к изысканиям немедленно. Специфика работы была такова, что до определенного момента перерывы были, можно сказать, вовсе недопустимыми, и поэтому он, прямо как в старые добрые времена заработался до пяти. Как раз в это время, после ряда неудачных, но зато предельно методичных попыток, когда он в очередной раз чуть-чуть, сменил "пэ-аш" среды, светло-бурая жижа самодельной среды вдруг начала стремительно светлеть и стала совершенно прозрачной, оставив на самом дне тонкий слой коричневого осадка. Если бы он читал в свое время "Золотого теленка", то, глядя на результат колоссальных ухищрений изощренного разума, помноженного на огромный опыт и звериное чутье, мог бы вслед за главным героем повторить бессмертную фразу относительно мечты идиота. Но "Золотого теленка" Виктор Трофимович не читал, поскольку не видел в художественной литературе никакого толка. Искренне не понимал, как люди могут читать заведомые выдумки, зная, что это – выдумки. Поэтому, вместо того, чтобы бесплодно воспоминать, он уже кумекал своими тяжелыми от бессонницы мозгами относительно возможных способов применения добытого сокровища в домашнем хозяйстве.
На тяжкий, лишенный всякого полета, но предельно методичный процесс кумеканья ушло почти три месяца, после чего он как-то неожиданно вспомнил о смешноватом кургузом мужичке-технологе, который выдумал чего-то заумное, был резко опущен начальством, запил, и, в итоге, был уволен по статье. Теперь оставалось только выяснить, съехал ли уже экс-технолог с ведомственного жилья, на которое потерял, в принципе, право или же не успел? От этого зависело очень много. Но можно также сказать, что все происходящее только выглядело кумеканьем, только выглядело поиском: философия или не философия, а – законы физики в конечном итоге проявляются в процессах, казалось бы, куда более сложных. Мохов не мог не встретиться с Костиным, потому что, если где-то есть положительный заряд, то тем самым, пусть сколь угодно далеко, находится ему противоположный. И если они есть, то уже фактом своего существования обречены на встречу.
Твердый, как хорошая сталь, продолговатый предмет, похожий на уродливый желудь, нелепо дернулся, вытянувшись по длине почти вдвое, дернувшись – сократился до прежней длины и за этот удручающий цикл продвинулся вперед миллиметра на три. Вытянулся снова. Тогда Петр Карлович Керст отключил ток и взял свое детище в руки. Такой же твердый и неподатливый, как в сокращенном виде. Охо-хо!!! Уже сейчас, в своем предельно неразвитом, изначальном, медлительном и неизбежно несовершенном виде его "переменные связи с терминальной позиционной фиксацией" могут совершить переворот во многих областях техники… Да вот хотя бы изменение стреловидности крыла без всяких там сложных, ненадежных, уязвимых механических узлов. Рули на тех же аэропланах, причем идеальные для электродистанции. То же – для любых надводных судов и подводных лодок. Название идиотское, а на самом деле – что-то вроде неорганических металлосиликатных мышц, только мышцы в напряженном состоянии – устают, а его системы – нет, зато мышцы на расслабление не требуют энергии, а его системы – требуют на любое изменение формы. Табли-иц… Хоть и на ЭВМ, а составлять придется чертову уймищу, для каждой длины и исходной геометрии, потому что уравнения пока что получаются в частных производных нелинейные, а дожидаться, пока теоретики изыщут общий подход к вычислениям, не было никакого резона. Это все равно как если бы первобытные люди отказались бы от пращи, дожидаясь открытия законов баллистики.
Громовое шипение, от которого захватывало дух, постепенно повышалось тоном, становясь оглушительным, нестерпимо режущим слух свистом, так, что наблюдатели заткнули уши предусмотрительно заготовленными затычками. Впрочем – глаза у них тоже были защищены непроглядно-черными очками. Приземистый агрегат, установленный на импровизированном стенде там, в балке между холмов, как раз и был источником звука и зловещего, режущего блекло-зеленого сияния, которым светился испускаемый им факел.
– Спектроскописты, – не оглядываясь, проговорил Еретик, очень серьезный человек лет двадцати девяти, в очках и с ежиком коротко стриженых волос, – температуру…
– Девятнадцать с половиной приблизительно.
– Температура подложки?
– Пока восемьсот пятьдесят. Рост за… за четырнадцать уже минут.
– Тягу в сорок две тонны вижу сам. Благодарю покорно…
Над позицией нависла напряженная тишина, потом один из наблюдавших, тоже человек в возрасте до тридцати лет, не выдержав, нарушил молчание:
– А если Слушко услушкает?
– Победителей – не судят.
– Ты отлично знаешь, что у нас – судят…
– И у нас не судят. У нас – едят. Так что, в конечном итоге, не судят все-таки… Факел?
– Устойчивый.
– Время режима двадцать одна минута.
– А дальше что?
– Дальше? А дальше мы эту штуку запорем. Не годится она, понимаете? Делали – наспех, в условиях идиотской секретности, недодумали. Вне зависимости от результатов испытаний все нужно будет делать с самого начала. Тяжело, бескрыло, громоздко, переусложнено. Повышайте мощность…
Злой
