ей хоть сиськи отрезать, рот заткнем, чтобы не орала. Да и «крещеньице» примешь, — в голосе уголовника прозвучала угроза, но тут все понятно — «повязать» убийством первое дело.
— А я что, я ничего, побалуюсь да прирежу, — в голосе «боксера» прозвучала похоть, но через нее пробился страх — прекрасно понимал уродец, что если он не убьет несчастную девчонку, то прирежут его. — А потом их с дачей сожжем, что ли?
— Ну, ты и придурок?! Да весь город на ушах стоять будет! Отвезем в лес, да прикопаем в старом окопе, тут их до хрена. Или в болоте утопим, надо будет только к ногам что-нибудь тяжелое привязать. Ведь у мусоров как заведено — есть тело, возбудят дело. А на нет и суда нет! А когда найдут, мы уже на «гастролях» будем, из города свалим, чтобы тут не отсвечивать. И учти — рот на замке держи!
— Да я что не понимаю?! У нее дед на голову прибитый — ветеран гребаный, и дружки у него, старые пердуны такие же — кишки на голову живо намотают. О них держаться подальше надо.
— Ветераны, говоришь, может быть, еще и чекисты?
— Хрен знает — у деда депутатский значок на лацкане, говоря в «цэка» состоит старый хрыч. Орденов у него полно, командиром целого партизанского отряда в войны был. Или диверсантов — не помню толком.
— В «цэка»?! Командир отряда? Хм…
У Павла возникло ощущение, что «уголок» просчитывает варианты — на даче ведь следы преступления останутся. А раз тут замешаны партизаны, один из которых член ЦК, и возможно чекист, ведь они бывшими не бывают, то искать убийц будут рьяно.
— Да и хрен на «цэка». И ты не бойся, «боксер» — с нами поедешь, никто тебя искать не будет. А кроме нас с Саньком никто о предстоящем деле не знает, а уж мы вдвоем молчать будем. Да и ты тоже…
И хотя голос прозвучал обнадеживающе для юного «гопника», Павел мгновенно понял, что тот на белом свете не задержится. Как выкопает могилу на двоих, так получит там «жилплощадь». Оставлять в его в живых теперь никто не будет — «мокрушникам» не нужен «хвост», за который милиция обязательно их уцепит. Да и «Лаэ» моментально сообразит, что к чему, а в его руках «боксер» запоет, что твой соловей, всех сдаст минут через десять, от боли подвывая.
— Ладно, поехали на хазу, машину оставим на отдалении, а сами затаимся — подождем «голубков», да и толковище им устроим. Соседи там есть рядом, ночуют?
— Имеются, как не быть. Только я от ручья зашел, через сетку перелез, и окно возле баньки выдавил. Не увидели…
— И не увидят, — уверенно отозвался главарь, окончательно подписав смертный приговор своему юному подельнику, который оказался законченным глупцом. И понятно почему — месть Павлу затмила разум, как и похоть к Эльзе. Так что этой ночи он уже не переживет.
— Заводи, Санек, поехали!
Мотор завелся с пол-оборота, заурчал, и в эту секунду Павел дослал патрон в ствол, специально дожидаясь этой секунды — лязганье могло насторожить матерых уголовников, у них в таких случаях «чуйка» хорошо работает, могут расслышать — звук весьма характерный.
— Погоди, схожу отолью.
Водитель открыл дверцу, тот самый Витек. Павел думал, что там нужду и справит, и приготовился стрелять. Однако «мокрушник» пошел к деревьям, причем встал с той стороны раскидистой липы, чуть боком, не заметив Павла. Послышалось журчание, а стилет под него покинул ножны. Теперь нужно начинать «игру», и Никритин, чуть отклонив тело, нанес удар под левую лопатку, и, выпустив из ладони рукоять стилета, тут же бросился к машине, поднимая ТТ. Хлопнул выстрел, показалось, что очень громко, но то нервы — ночью всегда так. Плохо, что река рядом, от нее звуки далеко разносятся. А хорошо то, что ветер западный, как раз на Нарову идет.
Голову главаря отбросило, в нее Павел и целился. И подбежав к машине, моментально убедился, что навыки в новом теле не растерял — пуля попала в висок, «контроль» не нужен. Теперь нужно было убираться с места «акции» как можно быстрее, но вначале расставить все точки над «И».
— Я, я…
«Боксер» округлившимися от ужаса глазами смотрел на ТТ, и заскулил побитым щенком, а Павел сунул ему горячий ствол под нос — запах сгоревшего пороха такому уродцу добавит изрядную порцию "оптимизма"…
— Молчи, сука! Убить меня хотели?!
— Прости, я не хотел, это все они! Отпусти меня, никому не скажу! Пожалей! Пожалей. Не надо стрелять!
— Да не трясись ты, будешь жить! Не стану я руки твоей кровью марать. Только молчать будешь, как в рот воды набрал! Понял?! Да не тряси так головой — отвалится. Кроме них, кто еще знает о деньгах и нагане?
— Только они узнали, я случайно обмолвился, а они вцепились. Пришлось рассказать. Но я не хотел, не хотел…
— Да не трясись ты и зубами не щелкай. Не буду я тебя убивать, — Павел мотнул головой, видя, что «боксер» не сводит взгляда с ТТ. Понятное дело, что оставлять в живых эту погань он не собирался — такие мрази опасны в первую для того, кто к ним жалость проявит. Но пока требовалась тягловая сила — таскать трупы на добрую сотню метров в одиночку то еще удовольствие. А там вместо двух и три тела можно легко упрятать, о таком тайнике он сразу позаботился, чтобы под рукой был, мало ли что в жизни произойти может, и ко всему готовность нужна.
— Вылезай из машины живо, и руки на затылок! И смотри у меня — дернешься, сразу пулю схлопочешь! Быстро!
— Я сейчас, сейчас!
«Боксер вывалился из «москвича», улегся на траве, покорно сцепив пальцы на затылке. В эту секунду из-за деревьев вышла Эльза, держащая руки за спиной, мертвенно бледная, но со сжатыми губами. Она подошла к лежащему «боксеру», присела рядом — а вот этого делать было никак нельзя, никогда нельзя давать шанса «оформляемому», а в такой ситуации тот может решиться на крайние меры.
— Эля…
Павел раскрыл и тут же закрыл рот. Хотел предупредить девчонку, но оказалось без надобности — та не из любопытства подошла. Никритин успел заметить два удара под левую лопатку — стилет, оставленный в теле «Санька», оказался в руках Эльзы. И не в «запарке» била эстонка, как обычно бывает по первому разу, а вполне уверенно, будто всю жизнь резала «оппонентов». «Боксер» только вскрикнул, захрипел, засучил ногами и вскоре вытянулся, «притихший»
