— все заняло десяток секунд.
— Не смотри так, Паша, я ведь слышала об их очередности, кто сиськи мне должен был отрезать. А ты его отпустить хотел…
— На тот свет, — буркнул Павел, — не дальше, но чуть попозже. Теперь трупы самим таскать придется.
— Прости, просто не подумала, — Эльза попыталась улыбнуться, вышло у нее плохо — оскал волчицы, право слово. Но действия девчонки ему пришлись по сердцу — никаких истерик или обмороков, всей этой бабьей суеты. Выверенные движения, хладнокровие — настоящий боец, который не будет терять напрасно драгоценных минут. Не зря с ней занимался, от теории к практике перешла вполне спокойно, а это крайне ценно. Теперь можно быть в ней уверенным — не подведет.
— К машине не прикасайся, не хватало отпечатков на ней оставить. Стилету лезвие протри — кровь сталь разъедает. А я перчатки посмотрю — не могли они на «мокруху» без них поехать, такие твари всегда предусмотрительны, мало ли где кого «завалят».
Павел заглянул в салон, главарь так и продолжал сидеть, свесив голову — а ведь несколько минут тому назад и не помышлял, мерзавец, что так окончит свой жизненный путь. Перчатки нашлись сразу — две пары кожаных, не поскупились на покупку. И сразу же надел на руки, предосторожность не излишняя, да и в чужой крови мараться не хотелось. Наган отыскался, и пачка «красненьких» — все обратно вернулось. Трофеями разжился — ухоженный старый «вальтер», наследие минувшей войны, Павел забрал, хотя прекрасно понимал, что тот может быть «засвечен» и числится в картотеке. Но в его положении оружия много не бывает, полежит «ствол» в тайнике, когда-нибудь и пригодится, когда времена суровые настанут.
Бросил взгляд на Эльзу — стилет был протерт, а девчонка, встав на четвереньки, что-то разглядывала, вороша пальцами траву. И подобрала гильзу, надо же, даже успела заметить, где он стрелял. Нужды особой в том не было — шансов, что именно эту гильзу отыщут и свяжут с «акцией» практически не имелось, вернее их доля оставалась в пределах арифметической погрешности при тысячных, а то и больше. Но все равно хорошо, что занимается делом, причем проявляет инициативу, а не сидит на траве, распуская сопли, как поступили бы практически все особи слабого пола.
— Само то, что нужно, — открыв багажник, Павел отодвинул железную канистру — внутри жестянки булькнуло, наполовину залита бензином. Он подошел к Эльзе, протянул ей пару новеньких перчаток. Девушка немедленно их надела на руки, понятливая. Посмотрела с немым вопросом в глазах, и Павел негромко произнес:
— Одного в салон впихнем, другого в багажник — поедем на погост к «шведам». Там есть еще одно укромное место, тот тайник уже мой, с прежних времен, сама понимаешь. Там эту троицу оставим, камнями закидаем, как тот лаз, и плитой сверху придавим.
— Что с машиной делать будем, Пауль?! В ней же пятна крови останутся, сразу убийство заподозрят.
— Ты у меня умница — вопрос исключительно по делу. На карьер поедем, есть там одно укромное местечко. В багажнике канистра с бензином, и бак полон. Подожжем и ходу в лес. Петлю сделаем, со следа собьем, если собаку привезут. И тайком через ручей на дачу пройдем. И три дня будем, как все жить, и радоваться, что смерти избежали. И учти — мы их не убивали — это они сами себя из списка живых вычеркнули…
— Паша, разговор к тебе есть мужской, подойди. Да присядь за малиной, чтобы нас из дома не увидели!
Сосед по участку поливал у себя картошку — Владимир Семенов работал на трансформаторном участке Прибалтийской ГРЭС, вместе с отцом, пока тот не отправился в командировку на «севера». Молодой еще мужчина, лет тридцати пяти, сунул шланг в бак, и воровато оглянувшись, подошел к канавке, что служила границей между участками. Уселся на трубу, по которой от речной насосной станции по вечерам подавалась вода для полива на дачных шести сотках. Павел сделал тоже самое — закинул шланг в бак на кубометр, отец его сам сварил, и нырнул в заросли малины.
— Что случилось, дядь Володя?
— Ты что творишь, Пашка, смерти нашей хочешь?! Мне терпеть невмоготу, а Федор с лица спал и еле ноги передвигает. Устроил нам отпуск, век будем тебе «благодарны»! Да и на себя ты когда смотрел — весь расцарапан, как тигра, засосы везде!
— Да что случилось то, дядь Володя!
— Да какой я тебя дядька, — окрысился сосед, — пока ты с красным галстуком бегал, то, да — так и звать принято. Но не сейчас — ты это, с Элькой по тише любите друг друга. С заката до рассвета охи и вздохи, а потом на дню вообще одно оханье — понимаю, что жара стоит, но окна закрывайте. Целую неделю ваши «серенады» слушаем, наши бабы совсем сдурели, такой же неистовой любви от нас требуют. Невмоготу стало, Паша, тяжко нам — ты уж головой своей думай! В скелет от любви своей превратился, она ведь тебя всего исцарапала и высушила!
— Все понял, Володя, будем себя тише вести.
— Закурить есть? А то не взял с собою, а тут в теньке с тобой перекурим. Ты уж меня извини, но серьезно переговорить нужно, ты уже взрослый, не мальчишка и все понимать должен.
Павел извлек из кармана пачку «Таллинна», наделил соседа сигаретой, да и сам задымил рядом с ней. Мысленно отметил, что алиби полностью обеспечено — теперь все соседи даже под пытками твердить будут, что они с Эльзой всю неделю на даче провели безвыездно, хотя с той «акции» всего пять дней прошло.
— Ты смотри — от этого оханья дети бывают…
— Так мы и стараемся, дед себе внука требует от Эльзы. Говорит, что вырастит сам, как ее саму.
— А, понятно, если сам Альберт Генрихович, то, что уж. Тогда в ЗАГСе вас живо распишут, раз Эля беременной станет, и вопросов не будет. Держи «пять» — взрослый совсем ты стал, почти семейный, и дите через девять месяцев появится, — сосед протянул ладонь, и они обменялись крепким рукопожатием. Однако пролетарий тут же встрепенулся:
— Постой, но тебе в армию в следующем году идти? Или второго ребенка «строгать» начнете? А куда сам работать пойдешь?
— Нет, пока только одного, вот стараемся сотворить, — Павел чувствовал, что краснеет. Да и вопрос понятен — с двумя детьми молодых отцов на службу не брали, давая отсрочку. — Мы завтра в Ленинград поедем, документы подавать — я в университет, Эля в институт. У меня там военная
