Эдвин протянул к ним руки:
— Да пребудет с вами Христос в вашем ужасном несчастье. Да спасет Он ваши души!
— Еду? — спросила Сольвейг в полном смятении. — Наш пшеничный каравай?
— Нет! — отрезал Михран.
— Может, кильку?
— Нет!
Пока Сольвейг медлила, двое прокаженных заученными движениями вынули крюки из долбленки. Они отпустили ее плыть по воле волн, и лодка принялась подпрыгивать на воде, точно пробка.
Корабль прокаженных развернулся в другую сторону.
— Он глядит на восток, — с глубоким вздохом заметил Эдвин. — Как должен делать любой христианин.
— И мусульманин, — отозвался Михран.
— Куда они плывут? — спросила Сольвейг.
Михран пожал плечами:
— Они ходят кругами. Приближаются к суше, только чтобы купить еды.
Четверо товарищей посидели в тишине. Они были все еще обеспокоены, но в сердца их закралась печаль.
Эдит с тревогой посмотрела на подругу:
— Жаль, что ты ничего им не дала.
Кровь прилила к щекам Сольвейг.
— Я хотела. Правда! Я даже хотела отдать им мою стеклянную бусину, но потом подумала, что предам этим Олега. — Сольвейг яростно затрясла головой. — Но я бы лучше умерла, чем жить, как они.
— Прокаженные не дикие звери, — возразила Эдит. — Они люди. Люди, оказавшиеся в беде.
— Ох уж эти викинги, — презрительно сказал Эдвин. — Бог призовет каждого из нас в свой час.
«А мой отец? — подумала Сольвейг. — Что бы он сделал? Встречал ли он этих прокаженных? Смотрел ли он им в глаза?
А если я приеду в Миклагард, а там его никто и не видел? Поможет ли мне Харальд Сигурдссон? Да, у меня есть золотая брошь. Отец сказал, она стоит больше, чем наш хутор и весь скот, вместе взятые. Если там не будет ни его, ни Харальда… Меня может спасти дар отца».
— Я помню, — начала мечтательно Эдит, будто мысли ее блуждали где-то в далеком прошлом, — Рыжий Оттар говорил мне, что на одном из Аландских островов — мы с Сольвейг проплывали мимо них, когда покинули Швецию, — живут прокаженные.
— А значит, — предположила Сольвейг, — тот корабль, что пронесся мимо нас…
— Ты права, — согласилась с ней Эдит. — В тот раз, когда нас спас Торстен, могли быть не призраки, а прокаженные.
В туманном небе встало солнце.
Михран раздул щеки и запустил пальцы в блестящие темные волосы. Он провозгласил:
— Сегодняшний день. И еще одна ночь.
— В море? — вскричала Сольвейг.
Михран запрокинул голову и возвел к небу глаза.
— Но ты этого не говорил раньше, — наморщил лоб Эдвин.
— Говори об одном дне за раз, — ответствовал проводник.
Той ночью дул легкий ветерок. Море мягко покачивало лодку, и путники болтали, ели, пили и дремали. Но потом Сольвейг приснился ужасный сон.
Их судно снова ухватили своими крюками прокаженные, и, помня, что Сольвейг ничего им не дала, они подняли ее на эти крюки и принялись раскачивать. Опустив на палубу, прокаженные стали отрывать у нее части тела, которых не хватало им самим. Один выдернул глаз из ее левой глазницы, другой открутил нос, еще один отломил ей почти все пальцы, кто-то потянул ее с силой за растущую правую грудь…
Сольвейг не могла снова заснуть от страха и втиснулась на корму рядом с Михраном.
Но рассвет все же настал. Наконец взошло солнце, и Сольвейг разглядела землю. Синий гребень к югу и высокие склоны на западе.
Михран раскрыл руки, будто хотел обнять весь мир.
— Вот! — гордо провозгласил он. — Вот это все — Византийская империя.
Они подплывали все ближе к берегу. Взору Сольвейг открылись дюжины лодок. У некоторых паруса были зеленые, словно мята, у других — голубые, будто оперение цапли, или розовые с огненным отливом, как крылья фламинго. Михран направил долбленку в широкий канал, что вел на юг. Там их окружили бесчисленные корабли. «Их столько, — подумала Сольвейг, — сколько жуков-гребляков носится у нас на пруду за хутором».
Бурдюки с водой, водяные птицы, духи воды, божества вроде Мокоши — все их путешествие было пропитано влагой: протекало в воде, на воде или рядом с водой.
— Где мы? — спросила она Михрана.
Михран улыбнулся:
— Почти на месте. Этот пролив называется Босфор.
— Что это?
— Греческое слово, — ответил Михран и пожал плечами. — Я-то греческого не знаю.
— Куда он ведет?
Теперь Эдит с Эдвином тоже прислушались.
— Все эти земли, — объяснил им проводник, — принадлежат Византийской империи. Величайшей в мире. Она простирается далеко от Черного моря на восток и юг к Антиохии и на запад через Грецию к Италии. Миклагард — это ее сердце, исполинский город в самом центре империи. А это — пролив, ведущий к Миклагарду.
Сольвейг обхватила себя руками. Страх в ней смешивался с предвкушением счастья. Она резко перегнулась через борт лодки и почти перевернула ее.
— Осторожнее! — предупредил Эдвин. — Многие оступались на последнем шаге.
Михран заметил:
— Миклагард — это огромный магнит.
— Что такое магнит? — поинтересовалась Сольвейг.
— Ну, ты же знаешь, — отозвался Эдвин. — Магнитная руда.
— Нет.
— Железный камень, — объяснил Михран. — Он притягивает железо.
— Привлекает его к себе, — добавил Эдвин.
«Как водоворот, — решила про себя Сольвейг. — Как жернов на дне океана, который утаскивает в пучину лодки с людьми и перемалывает все в соль».
— Город… люди… рынок… музыка… мрамор… деньги… — Проводник отпустил рулевое весло, размахивал руками и восторженно тряс головой. — Храм Святой Софии! Божественной Мудрости! Вы увидеть.
— Самая большая церковь во всем мире, — сказал Эдвин. — Во всяком случае, так я слышал.
— Но! — Тут Михран замолк и посмотрел Сольвейг прямо в глаза.
— Что? — спросила она.
— Змеиное гнездо. — Проводник изогнулся и стал похож на крадущуюся змею. — Императрица Зоя очень, очень опасная женщина. Пожирает людей заживо! Ножи. Яд. — Он бросил взгляд на Эдит. — Удушение! Убивает всех, кого заблагорассудится, и многие люди, очень многие, хотели бы убить ее саму.
— Хмммм… — то ли проворчал, то ли хмыкнул Эдвин. — Надо бы мне тогда следить за языком.
— У тебя есть послание для императрицы? — спросил его Михран.
Эдвин кивнул и осторожно добавил:
— И… и для императора.
Михран фыркнул:
— Пф! Михаил. Полумужчина-полумальчик.
Эдвин удивленно приподнял брови.
— Императрица Зоя старая женщина. Пятьдесят четыре… пятьдесят пять. Михаил девятнадцать!
— Да, я слышал, — задумчиво откликнулся Эдвин.
— У императрицы Зои и мальчика-мужчины есть охрана из викингов.
— Я знаю, — ответила Сольвейг. — Варяжская дружина. Мне отец рассказывал.
— Что такое «варяжская»? — спросила Эдит.
— Варяги — это викинги на службе у императора, — ответила Сольвейг. — Ими руководит Харальд.
— Мужчина-мужчина! — сказал Михран. — Харальд всего на год больше Михаила, но он мужчина-мужчина!
— Мой отец… — задумалась Сольвейг. — Я думаю, он тоже входит в эту дружину.
Михран кивнул:
— Где императрица Зоя, там и Харальд Сигурдссон. А где Харальд, там и твой отец. Все норвежцы.
Несколько минут Сольвейг просидела в солнечной дымке, глядя, как ловко Михран направлял их маленькую лодку сквозь целый рой кораблей, что стремились к ним навстречу. Иногда они чуть не соприкасались бортами с другим судном. Девушка смотрела то на один берег, то на другой, и ее поражало, что обе стороны канала — иногда между ними не было и восьмиста шагов — были полностью застроены каменными башнями, домами, сараями, шаткими волноломами и причалами.
— Да, — поразмыслив, согласился Эдвин. — Змеиное гнездо. Но подозреваю, что сейчас и корабль Рыжего Оттара превратился в змеиное гнездо. — Он помолчал еще и дружески положил руку на плечо Эдит. — Там ведь осталась Бергдис и весь ее яд.
«Он заботится о ней, — подумала Сольвейг, — и не только потому, что она тоже из Англии. И она к нему неравнодушна. Он не умеет ни рыбачить, ни вязать узлы, ни грести — вообще ничего не умеет! — но все равно он сильный и добрый. Так, может, они…»
Эдит улыбнулась ей так, словно могла прочесть ее мысли, и произнесла:
— Gæþ a wyrd swa hio scel.
— А?
— Ой! — встрепенулась Эдит. — От судьбы не уйти.
— Ты правда так думаешь?
Эдит проницательно посмотрела на Сольвейг и сказала с прелестной улыбкой:
— Ну что ж, иногда судьбе можно и помочь.
— Но ты же христианка, — не поняла Сольвейг.
— Судьбы заключены в замыслах Творца, — объяснил Эдвин. — Да, как я и говорил, Бергдис и ее яд. Но не только она. Торстен и Бруни. По отдельности они оба славные люди.
— Ну, Торстен-то да, — отозвалась Сольвейг.
— Но стоит им оказаться рядом — жди беды.
