покупки модной одежды, или оплаты продуктов. Да и «крыша» в лице МГБ многого стоила.
«Медовая ловушка» стара как мир!
Тут все идет как по нотам — «случайная встреча», «внезапно вспыхнувшая любовь», уединенный альков, напичканный камерами и записывающей аппаратурой. А дальше приходит улыбчивый немец, и поясняет товарищу, что выбора у того нет — или доверительное и взаимовыгодное сотрудничество, о котором никто не узнает, либо о «моральном грехопадении» заговорят очень скоро, и о том первой узнает супруга и собственное начальство. Выбор только за вами, камераден…
— Кажись, пронесло, Эля, за нами никто не увязался — я трижды проверился, прости, что мотал тебя по переулкам.
— Я понимаю, милый. Как ты любишь приговаривать — раз пошли такие игры, — она прижалась к нему, уцепившись за локоть. И негромко прошептала, обдавая горячим дыхание ухо:
— До начала экзаменов две недели. Чем мы будем заниматься все это время? Готовиться к поступлению или как?
— Думаю, уделять первому время не стоит — в тебе и в себе я не сомневаюсь — соответствующие знания у нас имеются. Потому выберем второе — нужно довести до логического конца поиски майора Розена, меня крайне заинтриговала эта история.
— Лезть в подземелье? Ты с ума…
— Не сошел, не думай так. Более того, Альберт Генрихович «темнит», чувствую, что он знает, как пройти в подземелье. Так что нужно поговорить с «Лаэ» предметно на этот счет, думаю, нас ожидает много удивительного!
июль-август 1978 год
— Все просто, Пауль — вода себе всегда дырочку найдет. Как она прибывает в подземелья, так и с них прорывается.
Голос «Лаэ» глухо прозвучал в каменном склепе, отразившись от низкого свода. Говорить приходилось шепотом, камни, как казалось Павлу, держались над головой на «честном слове», норовя обрушиться вниз, и похоронить под завалом троицу незадачливых кладоискателей. А таковых завалов уже было четыре на их пути, впору впадать в отчаяние. Ведь, к сожалению, более путей вниз не оставалось. Потому от безнадежности и принялись за «мартышкин труд», чреватый возможной погибелью.
Как и рассчитывал Павел, старый ветеран хорошо знал если не сами подземелья, то входы в них. А таковые имелись, правда, заложенные камнем. Дело в том, что после войны старый город не стали поднимать из руин, а построили новые, вполне современные кирпичные дома серого мышиного цвета на два-три подъезда, в три-четыре этажа. И канализацию, понятное дело, подвели новую, но оставив при этом участками старую, еще средневековую. И Альберт Генрихович имел к этому самое прямое отношение — если не руководил подведением коммуникаций, то отвечал за проведение работ. И хорошо знал, все те входы в подземелье, которые были заложены в те далекие года по его распоряжениям.
— В старинной «ливневой» канализации целые провалы были. Вот туда и устремлялась дождевая вода. Она потом из бастионов выходила, отчего там все было заболочено, а первый ярус казематов на «Гоноре» вообще наполовину залит — воды там по пояс.
— Ага, сам ходил — казалось, что все сознательно затоплено. Слухи среди школьников даже такие имеются, что это шведы сотворили.
— Пустое, — отмахнулся «Лаэ», — после взятия крепости по приказу царя петра восстановили практически весь внешний обвод, кроме обвалившегося фаса «Гонора». И частично подземелье, и все пороховые погреба — без последних любая оборона лишается всякого смысла, потому что боеприпасы всегда нуждаются в наиболее надежной защите. К тому же их нужно содержать в сухости, так как порох быстро отсыревает.
Ветеран вытер платком пот со лба — в гидрокостюме человеку всегда жарко. Особенно, если поддето теплое белье, потому что в подземельях прохладно и сыро. Снаряжение эстонец разыскал довольно быстро, всего за один день — многие горожане увлекались подводной охотой и плаванием. А найти три рабочих спецовки было еще проще — они нужны для защиты самого гидрокостюма, ведь в подземелье проще простого разорвать резину. А вот потеря защитной изоляции чревата множеством неприятностей, включая всевозможные кожные заболевания — запашок в подземелье стоял пакостный, ведь сверху стекала не только дождевая вода, но всякая дрань. Да и воздух внутри затхлый — Павлу порой чувствовался в нем привкус давней смерти, ощущения не самые приятные, тягостные, что ли.
— Доченька, прикури сигареты мне и Паулю, устроим перекур, и дальше завал разбирать начнем, — ветеран в последние недели именно так называл Эльзу, обращение «внучка» просто выпало из оборота. Но так по большому счету было от первого дня ее рождения — заботился и воспитывал дед, отец принимал лишь опосредованное участие.
Эстонец с наслаждением затянулся сигаретой, дым потянуло вверх — какая-никакая вытяжка имелась. Закурила и девчонка, неумело пыхая, и Павел хорошо понимал ее страдания — посидите семь часов в канализации, тогда поневоле закуришь. Сам он тоже затягивался, с наслаждением ощущая вкус табака, а не дерьма во рту. И что самое скверное — противогазы не помогали, а больше мешали, работать в них было невозможно.
После изучения четвертого завала, они на совете решили пробивать штольню в самом левом — по расчетам «Лаэ» именно он и вел к подземному ходу к «Глории». Рыть решили с самого низа, сверху не пройти — на них просто обваляться тонны земли, и погребут под собой. А так был шанс пройти завал — если выбирать камни и землю от стенки, ставя подпорки наискось, то по такому «треугольному» проходу можно проползти метров семь. Вряд ли завал окажется шире — тут «Лаэ» исходил из собственного опыта, скорее будет метров пять, не больше.
«Сороковку» напилили быстро, используя запас на даче. Доски получились метровой длины, подпорки были вдвое короче. Привезли на машине, Иван использовал свое служебное положение, начав «внеплановый ремонт» в одном из подвалов. Он и «прикрывал» на официальном уровне, так как являлся начальником ЖЭКа, благо Альберт Генрихович продолжал работать в отделе архитектуры, и состряпал соответствующие бумаги. Необходимые инструменты имелись, включая фонари, батарейки к ним продавались свободно. И начались подземные трудовые будни…
— Ты как, Пауль?
Павел оторвался от размышлений — перекур закончился. Он укрепил на капюшоне фонарь, включил свет. Яркий луч осветил штольню — они уже проложили почти четыре метра, уложив ровно два десятка досок. Труд адский — один выгребает, другой осторожно подбивает доски, проход удлиняется прямо на глазах с каждым часом. Затем всю мерзостную жижу и камни нужно вытянуть из штольни и начинать по новой — тягостно до невозможности. И самое страшное, так это ощущение полной безнадежности в случае обвала — придавит так, что
