Собрались вмиг. Отдохнувшие кони, распугивая прохожих ураганом неслись вниз по спуску, так что оказались в почайнинской гавани не успев толком опомниться. Слава богу, успели — барка, которую киевские казаки отправляли на Сечь, покачивалась у берега под настырные крики чаек, подставляя высокий борт под шлепки днепровской волны.
* * *
Барка с тихим шелестом рассекала днепровскую воду. По левому берегу, сколько мог достать взгляд, простиралась ровная как стол, заросшая лозняками равнина с болотцами, протоками и озерками, перемежавшимися кое-где заливными лугами. Справа, вырастая чуть не из воды, стеной вздымались крутые, поросшие лесом холмы с цепью сигнальных башен, передающих вглубь страны вести о татарских набегах. Устроившись на свернутом в бухту канате, Ольгерд сидел, наблюдая за тем, как широкий нос тяжело груженого судна, пуская по сторонам длинные казацкие усы, гонится за дрожащей лунной дорожкой.
Небо было чистым, а луна настолько яркой, что после Триполья, их старший, жалея время и силы гребцов, приказал при попутном ветре идти под парусом по ночам. Луна на Днепре оказалось особой — большой, круглой, выпукло-сочной и густо-оранжевой, словно редкий плод померанец, виденный им в зимнем саду у одного из литовских магнатов.
За спиной раздался шорох. Ольгерд обернулся. Из трюма высунулась знакомая голова. В свою очередь узнав Ольгерда, Сарабун тут же нырнул обратно. Даже на третий день пути лекарь не рисковал попадаться Ольгерду на глаза. Почти сразу после отплытия Ольгерд обнаружил своего невольного спутника чудом просочившимся на борт и разозлился настолько, что едва не выбросил его в сердцах прямо в Почайну. Отговорил Измаил. Сослался на то, что уроженец Бердичева вряд ли умеет плавать, без денег пропадет, а даже если не пропадет и вернется на Куреневку, то по неуемности собственного нрава и вспыльчивости куреневского кошевого, долго при Моляве в лекарях не продержится.
Из трюма, где прятался Сарабун, послышались встревоженные голоса: один что-то просил, другой вроде бы от чего-то отговаривал. Вскоре на палубу поднялся Измаил. Египтянин сел прямо на доски, откинулся спиной к фальшборту, сбросил капюшон и, откровенно наслаждаясь, подставил безволосый череп прохладным струям ночного ветра.
— Если бы вместо елей и дубов здесь росли бы пальмы, — сказал он, подняв глаза к луне, — то эти места ничем бы не отличались от долины моего Нила. Такая же широкая, медленная река, большое небесное светило, яркие, бессчетные звезды. Только вот Млечный путь у нас не висит над самой головой.
— Здесь его называют Чумацкий шлях, — ответил Ольгерд.
— У каждого народа для созвездий свои названия, — кивнул Измаил.
— Самое время тебе рассказать, кто вы такие и зачем вам казацкая реликвия, — ответил чуть резко Ольгерд. Отдохнув и придя в себя после безумной гонки последних дней, он хотел получить, наконец, ответ на отложенные в спешке вопросы. — Не знаю. что там у вас за община такая, но за все время, начиная с того дня, когда мы встретились, я не разу не замечал, чтобы ты не то, что молитву прочел, — просто на церковь перекрестился…
— В наблюдательности тебе не откажешь, — не смутившись, улыбнулся Измаил. — Ты прав. Я, как и мои братья — не христианин. Мы служим богу столь древнему, что в сравнении с ним ваш Христос — неразумное дитя, иудейский Моисей — нерадивый школяр, нахватавшийся верхушек тайных знаний, а пророк Мухаммед и вовсе одержимый видениями вождь разбойников-пастухов.
— Что же это за бог такой? — спросил Ольгерд. — Сам он, хоть и был крещен в православии, право других исповедовать веру иную уважал, считая что каждый должен блюсти обычай своего народа и своих отцов.
— У нас не один бог, — ответил египтянин.
— Язычники что ли? — изумился Ольгерд.
— Если хочешь, то называй нас так. Но мы уже возносили молитвы в Карнаке, когда иудейский царь Соломон еще не построил храм в Иерусалиме, а великие фараоны не возвели свои усыпальницы. В те времена жрецы каждого живущего на земле племени были вправе выбирать себе в покровители любых богов. Многие боги были общими, потому верования и обряды у всех жрецов — от Египта до далеких северных земель были близки и понятны посвященным. Шли времена, рождались, восходили и рушились империи. Появлялись новые пророки и царства. А мы все так же продолжали жить в Карнаке. Вначале мы были жрецами фараонов. Затем, когда Египтом стали править эллины-македоняне, мы стали зваться понтификами. Жрецами древних мистерий, к которым приезжали со всего света, мы назывались до тех пор, пока потомки императора Константина, перенеся столицу ромейской империи в городок Византий, не объявили Христа единым государственным богом и не начали воевать с иноверием. Тогда мы влились в Александрийскую церковь и даже стали занимать в новой иерархии заметные посты. С приходом в Египет воинственных потомков аравийских бедуинов мы приняли их обряды. Пророки и обряды изменяются, но это никак не влияет на суть.
— Так значит вы и есть та самая тайная власть, о которой так много всякого говорят?
Измаил в ответ весело, по-мальчишески рассмеялся.
— Нет. На самом деле нас почти не беспокоит происходящее в мире. Тем более, что тайной власти в мире не существует. На самом деле все священники и пророки, впрочем, как и все великие правители, всего лишь плывут по течению жизни, умело подставляя парус изменчивым ветрам перемен. Мы всего лишь храним свои реликвии, одна из которых — Черный Четман.
— Расскажи подробнее, если можешь — попросил Ольгерд.
— Могу, — улыбнулся Измаил. — В те времена, когда обитатели здешних урочищ носили звериные шкуры, а на лугах еще встречались огромные мохнатые слоны, по всей земле, от Нубии до Ледяных островов с неба упали странные камни. Один из них врезался в землю неподалеку от Фив. Мы нашли его и принесли в Храм. Камень оказался самородком неизвестного черного металла, столь упорного, что его не удавалось расплавить даже в печах, в которых варят железо. Нам понадобилось более двухсот лет, чтобы открыть тайну его литья, и тогда из нашего слитка был выкован жезл для одного из великих фараонов, который согласился участвовать в мистерии и пожертвовать для нее свою кровь. Правление этой династии было блистательным до тех пор, пока отдаленные потомки первого фараона не решили нести свет своего царствования в другие страны на кончиках копий боевых колесниц. Тогда же и выяснилось, что выкованные из небесных камней реликвии не любят покидать места своего падения с неба. Однако многие правители, особенно их отдаленные потомки, посвященные проникшие в тайну, отказываются в это верить.
