Дверь кабинета с грохотом, как от пинка распахнулась. Но когда я увидел, кто стоит на пороге, я исключил из предложения второстепенный член «как». В теперь уже опять мой кабинет ворвался майор Ахмедханов. Увидев присутствующего Каретникова, он недовольно перекосил свое и без того обезображенное злобой лицо.
— И ты здесь, алкаш несчастный?! — без какой-либо дипломатии и не выбирая слов, обратился майор к моему соседу, — А ну, встал и вышел! Быстро!! — срываясь на фальцет, рявкнул Ахмедханов толковому следователю.
К чести Каретникова, он не испугался и не засуетился, а с неторопливым достоинством собрал свои бумаги и со всем тщанием запер их в сейф. Немного подумав, туда же он замкнул и свою изрядно помятую пачку сигарет. Демонстрируя тем самым обоим присутствующим, то есть нам с Талгатом Расуловичем, насколько он уверен в наших клептократических устремлениях относительно своего имущества. И только после этого, с неменьшим достоинством Виктор Михайлович удалился из кабинета.
Дождавшись, когда Каретников закроет за собой дверь, Ахмедханов двинулся к столу, за которым я сидел.
— Бить будете, папаша? — поинтересовался я у майора, удивившись, как быстро мадам Алдарова накеросинила на меня. Значит, мой провокационный проброс насчет родства с этим басмачом сработал! И, опять же, значит, это он подослал ее ко мне.
— Какой еще на хер я тебе папаша! — взвизгнул дагестанский мавританец, передернувшись всем телом, как от электрического лечения, — Да я бы на второй день удавил такого поганца! — потенциальный детоубийца сел напротив меня.
— Ты знаешь, мерзавец, что эта сука Ягутяну вменила создание и руководство преступной группой? И что объебон на него прокурор уже утвердил? Говори, знаешь?! — было хорошо заметно, что майор по-настоящему злится на меня и переживает за своего друга.
— Это вы, Талгат Расулович, Ягутяна, что ли имеете в виду? — постарался я скрыть свое искреннее удовлетворение во взгляде и в голосе, — Нет, не знал этого. Теперь знаю, — передумав, я решил не скрывать положительных эмоций и улыбнулся. — Так ведь в том обвинительном заключении, которое вы объебоном изволили назвать, там ведь вся правда написана! — я еще раз довольно осклабился. — Талгат Расулович, так это я правильно вас понял, сукой, это вы ведь Эльвиру Юрьевну охарактеризовали? — как можно безмятежнее поинтересовался я у джигита.
— Она не только сука, она еще и проститутка! Так ей и передай, щенок! А сам паскуда, имей в виду, я тебе этого никогда не прощу, ты готовься! — прошипел майор и покинул кабинет, хлопнув дверью так, что от косяка местами посыпалась штукатурка.
Знать бы еще, кого он мне не простит? Ягутяна или проститутку Эльвиру? Н-да…
Глава 20
Проходящие дежурные сутки были относительно спокойными. Две квартирные кражи днем и ножевое непроникающее в урожайно-вечернее время, больших сил у меня не отняли. Днем, правда, еще была кража меховой шапки из кабинета директора столовой. Но выезжавший со мной дежурный опер Гриненко быстро с этой шапкой разобрался. Не то, что бы он нашел похищенное и задержал похитителя. Просто он очень доходчиво сумел объяснить златозубому мужчине, что отвлекать по мелочам оперативно-следственную группу, это есть не что иное, как сознательный подрыв борьбы славного Октябрьского РОВД с настоящей преступностью. И, что, если завстоловой продолжит настаивать на дальнейшем полномасштабном разбирательстве, то к поискам злосчастной шапки и чего-нибудь еще в этой столовой, к нему, то есть, к оперу УР, присоединятся пара инспекторов ОБХСС. Директор точки общепита такого разбирательства не захотел и через двадцать минут опер Гриненко передал мне от него заявление, в котором черным по белому и со всей коммерческой прямотой было изложено, что утерянная, а не похищенная шапка была очень старая и никакой ценности для владельца не представляла. А в резолютивной части встречной директорской заявы была изложена его настоятельная просьба никакой проверки по данному факту не проводить. Затоптав «баранку», проголодавшийся опер встал на раздачу еды с подносом, а я пошел опрашивать бывшего владельца ветхой шапки на предмет ее полнейшей никчемности.
Рутина, одним словом. В одном я оплошал, надо было бы раза три или четыре обратиться за консультацией к Зуевой, но я забылся и все материалы оформил самостоятельно. Так-то я вроде бы как еще стажируюсь, но Наталья Пастухова, под которой я сегодня дежурю, срочно свалила на полчаса к зубному с острой болью. А раз всего на полчаса, то и подменять ее не стали. Полчаса растянулись и обе кражи я отработал самостоятельно. Все, начиная с дежурного, сделали вид, что ничего не заметили. И уже потом, когда Пастухова по телефону скулила из зубной больнички, отпрашиваясь с дежурства, никто даже не задумался усилить стажера полноценным следователем. Так и служил я дежурные сутки, как взрослый следак.
Главные тяготы и лишения дежурства начали проявляться ближе к вечеру. Когда во время очередной паузы в криминальных событиях на территории района я в своем кабинете подшаманивал собранные матетериалы. Сидящий напротив Каретников уже давно беспокойно ерзал за своим столом. Краем уха я даже зафиксировал два его подозрительных звонка какому-то Геннадию. Все указывало на то, что толковый следователь с каким-то из своих собутыльников намеревается культурно отдохнуть. А я был тому только рад. И, если бы Каретников свалил из кабинета еще в обед, то радость моя приобрела бы масштабы полноценного счастья. Сигареты «Дымок» стали той самой стоеросовой соломиной, которая с хрустом переломила и без того хлипкий хребет моей терпимости к Виктору Михайловичу Каретникову. Понимая умом, что меры физического воздействия по отношению к ветерану следствия поняты никем не будут, я тем не менее, перебирал в голове приемлемые поводы. Для пары затрещин. Все мои призывы, начиная от самых добрых и заканчивая непечатными, какого-либо действия на Каретникова не возымели. Ну ладно, сегодня я дежурю и время от времени надолго покидаю умертвляющий меня кабинет, а что будет в обычные рабочие будни?! Я просто сдохну. И произойдет это вполне естественно, в рамках нынешней ментальности. Не вызвав ни у кого особых эмоций. Курильщики нынче неприкасаемы, как коровы в Индии.
На ужин я сегодня поехал к Лишневским. Надо было кое-что с ними обсудить по поводу их отъезда. Время безжалостно уходило, а четкого понимания, что, когда и как, у нас пока не было. За свою часть подготовки к эвакуации я был более или менее спокоен, а вот маятник настроений брата с сестрой меня тревожил. Лев Борисович отсутствовал, дома была только тетка.
— Я договорилась, меня примут, — Пана Борисовна убрала тарелку из-под борща и поставила другую, с голубцами, — Могу хоть завтра полететь, Лева мне билет до Москвы по брони возьмет, — она села напротив меня и стала смотреть, как я ем.
— Отлично! — изображая жизнерадостность, кромсал я ножом и вилкой капусту с мясом. — Что с наградным сувениром? Мне образец нужен до вечера вторника! — я поднял глаза на Левенштейн, — В канцтоварах я только гипсовые видел, а нам нужен из желтого металла! Не знаю, бронза там или латунь, но, чтоб непременно металл.
— Мне пообещали, что будет, — неохотно произнесла Пана Борисовна, — Очень удивились такой просьбе, но пообещали. Мне сказали, что эти подарочные бюсты одинаковые, что их по утвержденному образцу делают. А из бронзы только по заказу нашего обкома на местном «Металлурге» производят, — вздохнув и глядя на пачку «Беломора», уточнила она. — Наш первый секретарь слабость к бронзовой скульптуре испытывает.
Зная о моем неприятии табачного дыма, профессорша сдерживалась и при мне давно уже не курила. Курение брата она тоже решительно прекратила.
Задача упрощалась, отдам Аверьянычу гипсовую болванку, тем более, что таковая была уже мной куплена.
— Грамота еще нужна обязательно! И еще справку вам надо будет взять в Управлении культуры, что скульптура бронзовая, художественной ценности не имеет и, что изготовлена она в этом году, — напомнил я слабо улыбающейся моему зверскому аппетиту Пане Борисовне, — Без такой справки не выпустят!
