— Да уж наверное.
— Вы знаете, — произнес Иммануил после непродолжительного молчания. — Недавно один бродяга… такой же бездомный бродяга, как и я… рассказал мне о том, что, по его представлению, чистилище должно представлять собой нечто вроде горы, на вершине которой находится дорога на небо. По-моему, это очень хороший образ. Ведь и взбираться на гору можно с разных сторон, а не только с одной.
— Он тоже чудотворец, как вы? — спросил я. — Творит чудеса где-нибудь по соседству?
— Нет, он именно путешественник. А живет он не здесь, он… Он итальянец.
— Ааа…
Мы помолчали.
— Значит, нет никакой разницы — убивать или миловать, красть или давать подаяние? Все равно каждый получит то, что хочет?
— Вор и дающий подаяние хотят разного.
— Вот именно.
— Есть ли между ними разница? Забудьте об участи, которая их ожидает. Между ними самими есть разница?
— Ну… наверное, да.
— Вот вы и сами ответили на ваш вопрос.
На некоторое время установилась тишина.
— Ладно, — я поднялся, — благодарю за пищу и помощь. Пора мне. Мы с вами занятно побеседовали, но всю эту философию я никогда не любил… Помню, еще в Питере один сектант на улице как-то пристал: «Верите ли вы в Бога, верите ли вы в Бога?..» и еще какие-то дурацкие вопросы задавал… Я с ним даже поболтал, потому что делать все равно нечего было…
— …И под конец беседы решили искусить Бога, — не осуждающе, но и без улыбки неожиданно сказал Иммануил.
Я уже не удивлялся.
— Ну да, я ему сказал, что могу сейчас избить его до полусмерти, а его воображаемый Бог ничего мне не сделает. — Я ухмыльнулся. — Этот уродец, конечно, перетрусил и сбежал.
— А вы, будь на его месте, не испугались бы? Он ведь, кажется, был ниже вас на голову. Да и… — короткая пауза, — разряда по боксу у него тоже не было.
— Да я бы не стал его трогать… Что же я, зверь какой, что ли? Захотелось просто показать этому болтливому умнику, что никакого его Бога на самом деле не существует.
— И доказали?
— Ну, не знаю… Он слишком быстро убежал.
— Ему — ладно… А себе?
— А что — «себе»?
— Себе вы это успешно доказали?
— Вполне.
— То есть вы полагаете, что Господу больше нет дела, кроме как доказывать вам свое существование?
— Ну… это… Ну, Он же хочет, чтобы я проникся и всячески уверовал. По крайней мере, сектантик утверждал, что Бог этого хочет.
— Бог не хочет, чтобы люди преклонялись перед Его могуществом. Поэтому и совершает так мало явных чудес. Он хочет, чтобы люди любили Его, а не боялись. А если я вам скажу, что даже и те чудеса, которые Он совершает, вы попросту не замечаете? Не верите?
— Ну почему же. Я допускаю, что в мире может происходить множество вещей, природы которых мы не понимаем. Всякие ясновидящие вроде вас или той старухи Рихо…
Услышав сравнение, господин отшельник усмехнулся.
— …всякие экстрасенсы… шестое чувство…
— …летающие тарелки, — задумчиво добавил Иммануил.
Поскольку это было произнесено по-французски, я не сразу понял, что он имеет в виду. Но потом до меня дошло, и я кивнул. Проклятый Всезнайка копался в моих мозгах, как у себя дома.
— Твердостью вашего неверия можно было бы восхититься, — со странным выражением на лице произнес отшельник, — если бы вы не верили по убеждению. Но вы ведь не верите из страха.
— Чего-чего?!.
— Именно так. Андрэ, вы — человек деятельный. Вам недостаточно просто знать, как надо поступать. Вы ведь еще будете стараться поступать именно таким образом. Чем-то вы напоминаете мне Симона. Он тоже в свое время был до ужаса практичен и целеустремлен…
— Это вы о ком?
— Неважно. — Иммануил махнул рукой. — Я хочу сказать, что слова у вас не расходятся с делом. Вы посчитали, что поход с королем Филиппом в Палестину — богоугодное дело, сели на коня и поехали. Посчитали, что истребление еретиков — хорошо, сели на коня и поехали в Тулузу… Решили, что спасти ведьму от Луи — ваш долг, поссорились с бароном и поехали в Чертов Бор…
— Дурак был, вот и поехал.
— …и вы знаете, — как ни в чем не бывало продолжал Иммануил, — вы знаете: если вдруг окажется, что Бог существует на самом деле, то жить как раньше вы уже не сможете. Вы не такой человек. Вам обязательно надо будет что-то делать, как-то менять свою жизнь. А вы этого не хотите. Вы боитесь того, что Бог может от вас потребовать запереться в монастыре, или стать мучеником, или — что еще для вас хуже — стать таким же смешным проповедником, с каким вы однажды повстречались на улице. Вы боитесь.
— Ах, так вы, значит, еще и психоаналитик…
Иммануил не ответил. Возможно, потому, что не сразу отыскал у меня в голове значение слова «психоаналитик».
Может быть, и не стоило разговаривать с ним в таком тоне. Наверняка не стоило. Хотя бы из благодарности.
— Ладно, — буркнул я. — Кстати, где мое оружие?
— Все ваши вещи, и оружие в том числе, у Тибо.
Я кивнул:
— Спасибо за обед и за то, что вы меня вылечили. Сейчас у меня при себе ничего нет, но…
Отшельник снисходительно улыбнулся — как бы поражаясь моему скудоумию.
— Не беспокойтесь. Вы мне ничего не должны.
— Но вы спасли мне жизнь! Должен же я как-нибудь отблагодарить вас.
— Я не продаю чудеса за деньги. А что до остального, то у меня есть все, что мне нужно.
— Ну, как знаете… — Я было двинулся к выходу, но потом притормозил: — Если вам когда-нибудь потребуется моя помощь…
— Не беспокойтесь. Как я могу в чем-то нуждаться, если все, что мне необходимо, посылает мне Бог?
Мы вышли из пещеры. Вниз, сквозь заросли ежевики, сбегала узенькая тропка. Пахло летом — душистой травой, горячим воздухом, легким, едва ощутимым ветерком. В ослепительном голубом небе громоздились белые облака-башни.
— Идите прямо, — объяснил отшельник. — Как выйдете на дорогу, вскоре и Севеннская община покажется.
— Спасибо за все. Прощайте.
— Всего вам доброго, Андрэ.
И я налегке бодрым шагом двинулся вниз.
Пели птицы, жужжали насекомые. Тропинка, перечерченная полосами теней, была похожа на пешеходную дорожку. Ветки сухого кустарника тщетно цеплялись за мою одежду. Спускаясь с горы, я начал насвистывать незатейливую, но совершенно незнакомую мне самому мелодию. Видимо, это было что-то из репертуара моего предыдущего «я».
* * *
Несмотря на прекрасную погоду и не менее прекрасное настроение, чем дольше я шел по дороге, тем сильнее поднимались в моей душе какой-то ропот, недовольство, ощущение неопределенного неудобства. Проанализировав причины этого неудобства, я понял, в чем дело. Я отучился ходить пешком. За все время, что здесь провел, я еще ни разу не путешествовал по дорогам посредством своих собственных ног. Та часть сьера Андрэ, которая таилась на дне моего разума, возмущалась необходимости даже и этой короткой прогулки.
