– Говорите, – согласился Келюс. – Ко мне тут даже дхарский князь приходил… Кто вы?
Ответа не было, но из кромешной темноты начало проступать что-то белое. Странный, бледный призрак без лица, с едва различимыми, тающими во тьме контурами…
– Кто вы? – повторил Келюс. Он хотел было съязвить, что другие его гости относились более внимательно к своей внешности, но вдруг понял, что узнает этот голос.
– Это… Это вы… – все еще не веря, спросил он. – Это вы, Михаил?
– Да, – услыхал он голос Корфа. – Извините, Николай, за этот форс-мажор. Являться к вам в виде отца Гамлета… Любительский театр, право…
~ Но ведь я сплю! – чуть не крикнул Келюс. Захотелось немедленно проснуться, но что-то удерживало, заставляя слушать дальше.
– Да, вы спите. Вы же не можете увидеть меня наяву… Я вам, верно, помешал. Признаться, всегда боялся фантомов…
– Михаил, – перебил его Лунин, – если это действительно вы… Объясните, что с вами случилось Мне Фрол сказал… И Варфоломей Кириллович…
– Они правы. Я погубил себя, Николай. Я не послушался… И теперь стал вашим врагом…
– Что вы говорите? Михаил, ради Бога!
– Не поминайте, Николай, – вздохнул голос, – я отрекся от Него и сам отдал то, что отдавать не имел права. Если вы встретите меня… то есть то, чем я теперь стал… убейте… Душа не спасется, но я не смогу творить зло. Только сейчас, когда вы спите, я могу вновь вспомнить себя. Николай, вам надо немедленно проснуться и уходить. Вы слышите меня?
– Слышу, – пробормотал Келюс. – Но объясните же мне! Что случилось? Кора… Татьяна мне сказала…
– Нет времени, Николай. Я хотел спасти Татьяну… Но полно, мне уже не помочь… Просыпайтесь, Николай, и уходите. Ради Того, Кого я уже не могу упомянуть, уходите!..
– Меня нашли, – понял Келюс, – но я не могу далеко уйти…
– Держитесь! Николай, – в голосе прозвенели слышанные когда-то Келюсом командные нотки, – держитесь до последнего…
– Михаил! – закричал Келюс, но белый силуэт вдруг стал темнеть, и сквозь пелену проступило лицо Корфа, такое, каким он видел его в последний раз, мертвое, усталое, с сурово поджатыми бесцветными губами. Затем все пропало, дохнул сырой холод, и Лунин понял, что проснулся.
Вокруг было темно, только из окна струился лунный свет, освещая узкую полоску пола. Вдали, где-то в лесу, слышался крик какой-то ночной птицы.
– Бред, – пробормотал Келюс, вставая. К его радости, это удалось почти без труда. То ли долгий сон дал силы, то ли помогла ночь, но Лунин бодро поднялся, поправил мятую одежду и даже попытался сделать нечто вроде гимнастики. Впрочем, эту идею он тут же оставил: на гимнастику сил явно недоставало.
«Интересно, сколько я спал?» – подумал Келюс. Прикинув, он решил, что не менее трех суток. Он лишь покачал головой, но тут рука коснулась подбородка, ощутив не трехдневную щетину, а короткую, но уже заметно отросшую бороду. «0ro! – подумал Николай. – Сколько же я провалялся? Дней десять? Говорят, во время болезни борода растет быстрее, но все же… Вот, бином, угораздило…» Но разбираться с календарем желания не было. Лунин вспомнил свои странные сны, тут же подумав о словах Корфа. Надо уходить! Келюс быстро собрал свой немудреный скарб, вытащил пистолет и осторожно подошел к окну. Лунный свет заливал поляну, из лесу по-прежнему неслись странные отрывистые птичьи голоса, воздух был холоден и чист. Келюс пожал плечами: никакой опасности покуда не ощущалось. Обругав себя паникером, он попытался проанализировать то, что с ним случилось – Николай не верил снам. В конце концов, он болен, и все тревоги могли отразиться на сновидениях. Он вновь расстегнул рубашку, потрогав кожу. Никаких следов странного амулета не было и в помине. Все сомнения Лунина окончательно развеялись. Он зажег спичку, скосив глаза туда, где был странный отпечаток. И тут пальцы, державшие спичку, дрогнули, огонек потух. Келюс лихорадочно зажег спичку и похолодел: там, где был когда-то след от амулета, теперь проступал глубоко въевшийся в кожу рисунок. Он походил на татуировку, но контур странного колесика выглядел даже четче и яснее, чем если бы был выколот иглой.
Вначале Келюс подумал, что все-таки еще не проснулся и кошмар продолжается. Он решил, что по всем традиционным канонам необходимо ущипнуть себя как следует, но оглянулся кругом и понял, что это излишне. Все происходило наяву, а значит…
Николай вновь подошел к окну и осторожно, стараясь не высовываться, выглянул наружу. Поляна была все та же – мирная, залитая серебристым светом луны, но что-то заставило Келюса неожиданно вздрогнуть: какая-то черная тень на мгновение мелькнула в лунном свете у самой опушки. Затем все приобрело прежний вид, но тревога уже не покидала Николая. Там, за границей серебристой поляны, таится опасность, и эта опасность подстерегает именно его.
Лунин присел на рассохшуюся лавку и попытался размышлять трезво. В этой глуши могли доживать свой век не только чудом не попавшие под браконьерские пули зайцы и лисы, но и самые настоящие волки. В этом случае выходить никуда не стоило. Зайцев и лис Келюс, конечно, не опасался, а вот встречаться ночью с волками не хотелось. Он вновь подошел к окну и отшатнулся: прямо посреди поляны он увидел два черных продолговатых силуэта.
«Волки, – понял он. – Вот бином, а говорят, летом они пугливые». Он бросился к двери и проверил засов. Он оказался задвинут, но дверь была настолько ветхой, что сильный удар мог легко вышибить ее. Впрочем, серые звери едва ли на это способны. Оставалось ждать. Келюс взглянул на часы и убедился, что только-только наступила полночь.
Лунин решил сесть у окна и, держа оружие наготове, наблюдать за поляной. Подтащив лавку поближе, он устроился поудобнее и вновь выглянул наружу. Волки подошли ближе. Келюс уже мог разглядеть их: звери стояли неподвижно, подняв морды, зеленые глаза отблескивали в лунном свете, и до слуха Николая внезапно донеслось тихое рычание. Волки следили за домом, похоже, чего-то ожидая. Келюс никогда не ходил на охоту и даже не читал знаменитой книги Аксакова. Однако поведение волков все же казалось странным. Он помнил, что даже зимой эти умные звери редко выходят прямо к человеческому жилью. Что-то было не так. Вновь взглянув в окно, Келюс похолодел: волков было уже трое. Вдруг за дверью послышался какой-то шум. Келюс вскочил и выглянул в другое окно: четвертый волк сидел у самой двери. Николай вновь бросился к окну: два волка исчезли, зато третий – совсем близко. Зеленые глаза взглянули прямо на Келюса, и он вновь услышал глухое рычание.
Лунин подошел к другому окну и все понял. В доме было три окна, и теперь возле каждого дежурил серый часовой, а четвертый ждал у двери. Все оказалось слишком просто: теперь в любом случае Николай не успеет уйти далеко. На помощь одному волку тут же кинутся другие.
Сердце учащенно билось, пальцы слегка похолодели, но мозг работал четко, безошибочно анализируя ситуацию. Волков едва ли привел сюда голод, да и вели они себя совсем не так, как рассказывалось в передаче «В мире животных». Значит, зверей интересовал именно он, Николай Лунин. Оставалось прикинуть, какая именно опасность ему грозит. Николай еще раз проверил дверь и решил, что даже крупному зверю через нее не вломиться. Окна узкие и находятся достаточно высоко, к тому же рама помешала бы волку, даже если бы он сумел допрыгнуть. Значит, намечалась осада. Но в этом случае шансы Келюса возрастали: еда у него была, в – пистолете еще оставалось шесть патронов, а звери едва ли решатся продолжать осаду при солнечном свете. И тут Келюсу пришла новая мысль, от которой он похолодел. Осада едва ли продлится долго, звери лишь старались не выпустить его, покуда кто-то или что-то не появится и не предъявит на Лунина свои права.
Конечно, в другое время такая идея могла вызвать у Николая только усмешку. Подобных дрессированных волков он не встречал даже у Сетон-Томпсона, но теперь, после всего, что с ним случилось, эта идея не казалась ему фантастической.
Он выглянул в окно. Волк был совсем рядом. В лунном свете оскаленная пасть зверя, казалось, зловеще улыбалась.
– Ждешь? – спросил Келюс, осторожно вытаскивая пистолет. Волк дернулся и, косясь на Келюса, отскочил на несколько шагов.
– Да ты ученый, бином! – понял Келюс. – А. может, вступим в переговоры?
Волк остановился и склонил голову. Казалось, он прислушивается.
– Слышь ты, шкура, – продолжал Лунин, – у меня полная обойма. Сейчас пристрелю тебя, а потом уложу остальных. Ясно?
Он не думал, конечно, что волк его понимает, но звук собственного голоса подбадривал, и Николай, зная, что звери прекрасно разбираются в интонациях, засмеялся как можно более презрительно.
Дальнейшее произошло почти мгновенно. Волк присел, шерсть на загривке стала дыбом, он зарычал и внезапно прыгнул. Келюс еле успел отскочить оконная рама с грохотом распахнулась, и в окне показалась оскаленная морда. Передние лапы зверя зацепились за раму, и он повис, рыча и с ненавистью глядя на Николая. Почти тут же послышался грохот: волк, стороживший вход, со всего размаху бросился на рассохшиеся доски двери.
