И вот наконец он окончательно завалился набок, показал на несколько секунд днище, попытался встать торчком, как поплавок, и быстро ушел под воду. В течение нескольких секунд на месте гибели броненосца бурлил фонтан, но иссяк и он.
Не было и «Чухонца». Там, где он тонул буквально минуту назад, теперь плавали обломки и цеплялись за них люди.
Капитан Басаргин не просто влепил бомбу в пирата сквозь собственный фальшборт. Он вызвал огонь на себя. Лопухин не знал, что каждая из трех бортовых десятидюймовок броненосца успела сделать по выстрелу, и две бомбы угодили в канонерку. Хватило бы и одной…
Не знал он и того, что его ждет в самом скором времени, когда обозленные исландцы обратят внимание на плавающих в воде людей. Но сейчас он вовсе не интересовался этим.
«Победослав» уходил – вот что было важнее всего.
Глава девятая,
в которой гибнет коллекция коньяков цесаревича
Лейтенант Фаленберг охрип и оглох. Его команд никто не слышал – все, кто находился на батарейной палубе, временно оглохли, но такой спорой работы Фаленбергу не приходилось видеть и на учениях. Подгонять мичманов – плутонговых командиров – было незачем. Левый борт вел беглый огонь по пиратскому флагману, превращая красавец-барк в развалину; орудия правого борта рявкали часто и зло, их комендоры сами выбирали цель. Проворные руки заряжающих с удивительной скоростью выхватывали снаряды из беседок. «Православные, „Чухонец“ тонет!» – завопил было кто-то заполошным голосом, и ему сейчас же в энергических выражениях посоветовали заткнуться. Под ногами дрожал палубный настил – машина работала «самый полный вперед». Корвет выскальзывал из тисков.
И лейтенант Фаленберг, и каперанг Пыхачев сейчас были равно рады тому, что на батарейной палубе установлены четырехдюймовки с унитарным заряжанием. Скорострельный огонь по деревянным судам с предельно близкой дистанции губительнее неторопливой пальбы более крупных пушек. Меньше чем за минуту проскочив мимо неприятельского флагмана, корвет вдребезги разнес ему левый борт, сам же имел лишь два прямых попадания в броневой пояс. Морские пехотинцы продолжали вести ружейный огонь. Мичман Свистунов крутил ручку митральезы, поливая пиратов свинцом, и имел при этом такой брезгливый вид, как будто распылял над диваном из пульверизатора патентованный клопомор. Палуба барка стремительно пустела.
Ударило справа – фугасным, в броневой пояс. Не страшно. Мелкий снаряд разорвался на боевой рубке близ смотровой щели, и Враницкий с рычанием схватился за голову. Еще удар!..
На палубе падали люди. С криком сорвался матрос, возившийся наверху с флагом. Обе восьмидюймовки вели огонь по второму пиратскому барку, накатывающемуся справа. К кормовому орудию, заменив раненого наводчика, встал боцман Зорич.
– Задело вас? – отрывисто спросил Пыхачев, не переставая следить за ходом боя.
– Ерунда, – поморщился Враницкий, пытаясь приладить на место полуоторванный клок кожи с волосами. По его лбу прокладывал дорогу кровавый ручеек. – Нет ли у вас индивидуального пакета, Леонтий Порфирьевич? Я свой где-то потерял.
– Возьмите… Нет, вы взгляните вон туда! Ай да молодцы комендоры! Трубу сбили. Ну, теперь мы, считайте, на свободе.
– Будет преследование, – предрек Враницкий и с хрустом разорвал зубами упаковку индивидуального пакета.
– Что?.. А, конечно, будет. Но мы уйдем, если только не подведет машина. Вот за что следовало бы помолиться. Жаль, некогда.
– И за капитана Басаргина…
– За него в первую очередь. Чистой души был человек, и моряк настоящий. – Сняв фуражку, Пыхачев размашисто перекрестился. – Упокой, господи, его душу… Рулевой, лево на борт!
Описав дугу за кормой флагманского барка, «Победослав» угостил его последним залпом.
– Так держать. Курс двести шестьдесят. Павел Васильевич, передайте Канчеялову, пусть его «духи» выжмут из машины все, что могут. От них сейчас все зависит.
В одно мгновение Нил с отчетливой ясностью понял: это все. Больше уже ничего не будет. То есть будет, но уже без него, Нила. Ясный и веселый мир будет существовать по-прежнему, не содрогнувшись и не ощутив столь малой потери.
Нил Головатых прощался с жизнью.
Он уцелел, когда «Чухонец» дерзко шел вперед, содрогаясь от попаданий, когда палубу осыпало стальным дождем и осколки с кошачьим визгом впивались и в дерево, и в людей. Его даже не задело. Он уцелел, когда два колоссальной силы взрыва разнесли корпус уже искалеченной канонерки. Нила швырнуло на палубу, и он некоторое время ехал на спине по доскам, как ледянка по снежному склону. Он на время оглох, но сознания не терял. И когда корма «Чухонца» начала подниматься к небесам, когда немногие уцелевшие люди стали с криками бросаться в воду, вместе с ними бросился и Нил.
Вода была холодная, совсем как в Енисее после майского ледохода. Плавать Нил умел и холода не боялся, но одежда сразу намокла и очень мешала. Тяжелые башмаки норовили утопить. Нил схватился за обломок разбитой шлюпки, потом нашел глазами пробковую койку и доплыл до нее.
Вставая торчком, «Чухонец» словно бы сам повернулся на своих гребных колесах, вместо того чтобы вертеть ими. Когда колеса погрузились, стало хорошо видно, как удивительно быстро он тонет. Будто ныряет. «Отплывай дальше, дурила!» – закричал кто-то, и Нил заработал ногами. Позади него бурлило, ворочалось, тяжко вздыхало, словно испускал дух исполинский кит. Ушло в воду перо руля, погрузилась корма, закружились в водовороте плавающие обломки – и все.
Но если все было кончено для старой канонерки, то для Нила мучения еще только начинались. Водяной столб вдруг вырос совсем рядом и обрушился сверху. Нил не знал, что это случайная бомба, вдобавок не разорвавшаяся от удара о воду. К счастью, койку он не выпустил. Выкашливая из легких соленую воду, он не имел представления, что, собственно, происходит вокруг, и не был даже уверен, что жив. Рядом, последним судорожным движением вцепившись в такую же койку, плавал мертвец. А может, он, Нил, тоже мертвый?
Пришлось подвигаться и повертеть головой, чтобы понять, что это не так. «Победослав» почему-то не шел на помощь. «Победослав» уходил прочь, грохоча всеми орудиями. Неужели так и уйдет, бросит?
Но пришлось поверить: уйдет. Уже ушел. Несколько пиратских кораблей бросились вдогонку. Их главный барк с кошмарно развороченным бортом остался на месте. К нему медленно подтягивались парусники.
Очень скоро дал себя знать холод. Нил стучал зубами, пока не устал. Мало-помалу становилось теплее. Пираты уже не пугали, и ничего не пугало. Нил знал, что скоро умрет. От пули, осколка или холода – все равно. Он понял это, как только оказался в воде, но теперь он примирился с этим.
Жаль, но ничего не поделаешь.
С одного корабля спустили шлюпку. Странно: гребцы сначала направили ее куда-то в сторону и там что-то – или, вернее, кого-то – вылавливали из воды.
Только после этого шлюпка подошла к морякам с «Чухонца». Вот в нее втащили одного… второго… Робкая надежда затеплилась в Ниловой душе. А если и его спасут? Вдруг показалось, что не все еще потеряно и жизнь, может быть, не кончена. Пусть они пираты, пусть. Только бы спасли.
Если бы Нилу сказали сейчас: «Нет, не спасут», – он подумал бы, вздохнув: ну и ладно. Умирать вовсе не страшно. Просто немного жаль.
Шлюпка подплыла совсем близко. В руках у рыжего крепыша, стоявшего на ее носу, вдруг возникло короткое ружье. Хлестко ударил выстрел, и кто-то, уходя на дно, взмахнул странным черным рукавом. «Да это же ряса! – догадался Нил. – Это он отца Пафнутия убил, священника!»
При всей чудовищности этого злодеяния Нил не ощутил особого возмущения. Он просто-напросто начинал понемногу умирать, и, когда рыжий дьявол оказался прямо над ним, сказал что-то непонятное и засмеялся, Нил не ответил и не отреагировал. Схваченный за воротник, он был одним рывком выхвачен из воды и брошен в шлюпку, но все это случилось как будто не с ним. Он просто принял это к сведению.
– Нил! Живой?! – выдохнул кто-то рядом, и Нил узнал барина. То, что барин тоже был тут, не вызвало никакого удивления. Так и должно было быть. Все правильно.
И все, надо думать, теперь кончится благополучно.
Полет – дело хорошее. Если только тебя перед тем не попотчевали кулачищем промеж глаз, отчего и летишь. И приземляться жестко – на палубные доски.
Ну их, эти полеты. Нет в них пользы и удовольствия, ошибается лейтенант Гжатский. Пусть летают птицы. Врет Харви Харвисон: нет никакой Химерики, где люди путешествуют по воздуху со скоростью тысяча верст в час. Закон всемирного тяготения велит телам тяжелее воздуха летать лишь в одном направлении – сверху вниз. В крайнем случае вниз и вбок, если телу придано горизонтальное ускорение.
Хорошо было уже то, что рыжий норманн пустил в дело только кулак, а не нож. Ибо нет в жизни счастья, но в смерти его еще меньше.
