Хорошо было уже то, что рыжий норманн пустил в дело только кулак, а не нож. Ибо нет в жизни счастья, но в смерти его еще меньше.
Так мог бы подумать граф Лопухин, если бы имел время на посторонние размышления. Но мыслить приходилось конкретно, ясно и быстро.
Первое: не допустить, чтобы исландцы расправились с пленниками. То, что они выловили их из воды, еще ничего не значит. С них станется выловить только для того, чтобы помучить, прежде чем убить.
Он сразу назвал себя, зная, что пираты не прикончат графа из алчности. Какая-никакая, а добыча. Обязался дать выкуп не только за себя, но и за всех спасенных. Пусть задумаются, а там видно будет. Слово, данное признанным негодяям, стоит недорого. Главное – ввязаться в драку, как говаривал французский император, убитый под Ваграмом. И уж конечно, рыжий бандит, угостивший Лопухина кулачищем, понятия не имел, что такое настоящая драка, поединок умов и характеров. Это не мордобой, не абордаж и даже не орудийная дуэль. Она длится дольше, проходит тише, но горе побежденному в ней! И сладостен вкус победы.
Исландцы хохотали. Кто-то пнул ногой Еропку, кинувшегося помочь графу подняться, и слуга повалился на барина. Пиратам было весело.
Потом прозвучало: «В трюм их!» – и пленных погнали толчками.
– Барин, на вас лица нет, – шепнул Еропка на трапе.
– Нет? А что же тогда на мне есть?
– Извините, барин. Морда.
– Что-о?
– Так точно-с. Да еще вот этак-с перекошенная.
– Поговори у меня…
Лопухин улыбнулся. Конечно, никакой перекошенной морды у него не было и не могло быть, просто слуга попытался по-своему подбодрить барина. Решил, что есть необходимость.
Зря. Но ошибка простительная.
Все, что смог сделать Рутгер, – это удержать «Молот Тора» на плаву. Левый борт красавца-барка превратился в руины. Будь зыбь чуточку сильнее, вода свободно заплескивала бы в трюм, лишив смысла борьбу за живучесть судна. Но авральная команда под руководством судового плотника справилась, и барк был вне прямой опасности. Он дойдет до самого Рейкьявика, если не попадет по пути в шторм.
Убедившись в этом, Рутгер дал волю ярости. Русские превзошли его коварством! Жирная добыча ушла из-под носа, из восьмидесяти человек абордажной команды уцелело не более тридцати, масса раненых, «Молот Тора» искалечен и потребует дорогого ремонта, а главное – погиб «Фенрир»! Корабль, при одном виде которого жертва должна была цепенеть от ужаса, грозный и неуязвимый бич приморских городков и купеческих караванов затонул, словно консервная жестянка. В первом же бою!
Из его команды удалось спасти лишь немногих. Среди них не было очкастого мистера Чеффери, о чем Кровавый Бушприт нисколько не жалел. Но сколько первоклассных моряков пошло на дно! А главное, сколько денег, воплощенных в бронированном чудовище! За пушки и броневые листы было заплачено втридорога. А машина, а снаряды, а припасы?
Рутгер знал, что он сделает с Хэмфри Парсонсом по возвращении в Исландию. «Красный орел» – слишком легкая смерть. Он разрежет ему живот, прибьет конец кишки к столбу и, прижигая подлеца-инженера факелом, будет гонять его вокруг столба, как лошадь на корде, пока кишки не кончатся. Он сполна насладится зрелищем долгих мук австралийца. А потом уже сделает «орла».
Но это по возвращении… Сейчас Рутгеру доложили: взят в плен русский граф, несомненно из свиты tzarevitch’а. Больше всего Рутгеру хотелось расправиться с ним на глазах у всех своих людей. Увы, приходилось считаться с реальностью. Люди имеют право на долю в добыче, а малая добыча все же лучше, чем никакая.
Нет, Рутгер не считал, что безвозвратно упустил главную добычу, а с ней и вторую половину английских денег. В погоню за русским корветом бросились «Валькирия», оба паровых шлюпа и «Черный ворон» Бьярни Неугомонного. Четверо против одного. И пусть корвет сильнее каждого из преследователей в отдельности – все вместе они еще могут загнать и затравить русского зверя. Прав был англичанин, заметивший: точно так же волки без устали гонят и в конце концов убивают матерого лося.
Дичь умудрилась уйти из западни. Ну что же, настало время гонки. Океан для этого достаточно велик.
– Уголь кончается, – мрачно сообщил Пыхачеву Враницкий.
Он только что вернулся из машинного отделения, и свежая марлевая повязка на его голове выглядела так, будто ее коптили в дымоходе.
– На сколько его хватит? – спросил Пыхачев.
– При таких оборотах от силы на полчаса. Канчеялов говорит, что есть еще несколько мешков, но там уголь совсем дрянь, пыль, а не уголь. Если нагар забьет колосниковые решетки, нам не уйти.
Стоя на мостике – боевая рубка не давала заднего обзора, – Пыхачев смотрел в бинокль на преследователей. Четверо. Не могут приблизиться, хотя идут полным ходом, но и не отстают. Пока могут бить из одних лишь носовых орудий, а они у них не слишком большого калибра. Это хорошо. К сожалению, нельзя заставить их держаться на солидном расстоянии – механизм вертикального наведения кормовой восьмидюймовки получил повреждения. Теперь пушка может бросать бомбы лишь на двадцать три – двадцать четыре кабельтова. Это плохо. Если кормовое орудие окончательно выйдет из строя, положение станет хуже некуда. Тогда, чтобы ответить пиратам, придется вилять румба на четыре вправо-влево, ловя противника в сектор стрельбы носового орудия…
Но ведь пираты того и ждут и разом сократят дистанцию. При такой ставке на кону им выгодно свести дело к артиллерийской дуэли. Вес залпа у них – вдвое. Они учли свои ошибки и не повторят их. Наивно надеяться, что у них нет ни бронебойных снарядов, ни зажигательных.
– Прикажите Канчеялову не трогать дрянной уголь, – проговорил каперанг, отнимая от глаз бинокль. – Оставим его на крайний случай и сожжем последним. Вот что, Павел Васильевич, голубчик, распорядитесь-ка собрать на судне все горючие материалы. Запасной рангоут, разбитые шлюпки, лишнее машинное масло и так далее. Словом, все, что горит и не пригодится нам для ремонта и парусного хода. Проследите лично, прошу вас.
– Слушаюсь! – Враницкий бросил руку под козырек и сбежал с мостика.
Из трюмов потащили дерево. Завизжали пилы. Заготовкой поленьев распоряжался боцман Зорич, заменив себя у кормового орудия вызванным с батарейной палубы артиллерийским кондуктором. Сбитый рей, треснувший при падении, пилили прямо на палубе, под обстрелом. Никого не приходилось подгонять.
Здесь же лежали убитые – изуродованные взрывами, продырявленные пулями. Розен, не дожидаясь указаний, приказал сложить их у борта. Сейчас мертвые не вызывали никаких особых чувств, даже два безусых гардемарина, для которых первое большое плавание стало и последним. Потом, потом! Все будет потом: и заупокойный молебен, и обнаженные головы, и скольжение вниз по доске зашитых в парусину тел. Всему свое время. Когда надо думать о живых, мертвые ждут. Они легко переносят ожидание.
В лазарете наскоро перевязанные раненые сидели и лежали прямо на полу. Электрический свет резал глаза. Над телом забывшегося в наркозе матроса склонились доктор Аврамов и фельдшер, оба в окровавленных халатах. Звякали хирургические инструменты и одуряюще пахло эфиром.
– А бой? Бой идет еще? – озабоченно спрашивал морской пехотинец с обмотанным бинтами лицом.
– Надо думать, идет, – отвечал ему немолодой унтер. – Нешто не слышишь? Мы убегаем, они догоняют. Эх, будь с нами «Чухонец»! Не стали бы мы тогда бегать. Вот бы что с исландцами сделали! – И унтер, не смущаясь тем, что морпех не может его видеть, сладостно показывал на ногте незавидную пиратскую участь.
– А что «Чухонец»?
– Как – «что»? Утонул. Царствие небесное его команде.
– Да ну?
– Вот тебе и «ну». Ты не видел, что ли?
– Как я мог видеть? Он с другого борта был. А тут сразу как вспыхнет! Глаза мне выжгло! – со злой обидой пожаловался морпех.
– Не выжгло, а обожгло, – не отвлекаясь от оперируемого, молвил Аврамов. – Чего не знаешь, о том не болтай. Заживет – будешь видеть. Женат?
– Нет.
– Ну, еще посватаешься… Ч-черт! – Это «Победослав» содрогнулся от попадания.
Страшный шрам на лице полковника Розена побелел от гнева. За какие-нибудь четверть часа полковник потерял половину своих людей. Погиб «Чухонец» – и взвода морской пехоты как не бывало! На «Победославе» морпехи тоже понесли потери. По опыту прежних кампаний Розен предпочел бы воевать не с исландцами, а с турками. Последние храбры, иногда до отчаянности, но не настойчивы. Об исландцах этого не скажешь, нет, не скажешь! И боевая выучка у них лучше, что и сказалось. Девять убитых, семь раненых!
Заглянув в лазарет и ободрив своих, Розен, прыгая через три ступеньки, взлетел на капитанский мостик, где одиноко маячила фигура Пыхачева.
– Могу ли я быть чем-нибудь полезен?
– Несомненно. Сходите в рубку, посмотрите, сколько на лаге. Разберетесь?
– Разберусь. – Розен обернулся в минуту. – Пятнадцать с половиной узлов.
