Едва вражеская пехота отошла, у стен заиграл рожок. Звук этот показался настолько неуместным что все находящиеся рядом стали выглядывать пытаясь рассмотреть происходящее. Как оказалось, к острожку подъехал какой-то расфуфыренный пан в сопровождении горниста и знаменосца с белой тряпкой, привязанной к довольно длинному обломку кавалерийской пики.
- Я хочу видеть иноземного офицера! - закричал парламентер на языке еще не родившегося Гете.
- Мой друг, с чего вы взяли, что тут есть иноземный офицер? - отвечал я ему из-за частокола.
- О, это нетрудно понять, глядя как грамотно устроено это укрепление и как стойко оно обороняется. Эти дикари московиты никогда бы не смогли соорудить ничего подобного.
- Что вам угодно? - сухо отвечал я, поскольку слова его, меня разозлили.
- Пан гетман, предлагает вам почетную капитуляцию! Если вы сдадите нам это укрепление, то он обещает вам на выбор прием на службу или свободный проход куда пожелаете. Кроме того, вам в любом случае гарантирована награда в пять тысяч злотых.
- Передайте ясновельможному пану гетману мою благодарность за щедрое предложение, однако сумма, которую он мне предлагает, попросту смехотворна! И если он не проявит настоящую щедрость, то боюсь, мы не договоримся.
- Пять тысяч это совсем немаленькие деньги, - возразил мне парламентер.
- Только не для меня! - отвечал я ему, - я на шлюх трачу больше!
- Как ваше имя, господин офицер? - спросил меня озадаченный поляк.
- Барон Мюнхгаузен! Карл Фридрих Иероним к вашим услугам! А вас как зовут любезнейший?
- Матей Шепетовский, шляхтич герба Увага.
- Очень приятно, пан Шепетовский, передайте пану гетману мое глубочайшее почтение.
Парламентер ускакал, и мы вернулись к своим занятиям. Защитники острожка пока шли переговоры напряженно к ним прислушивались, не поняв, разумеется, ни слова. Первым не выдержал Анисим.
- Герцог батюшка, а что лях у тебя спрашивал?
- Да заблудился, болезный, спрашивал где тут дорога на Кострому.
- А ты ему что же?
- Да я отвечаю, дескать, я сам не местный и не то что дорогу не знаю, а и о самой Костроме слыхом не слыхивал.
- Эва как, - озадачено протянул сотник.
Парламентер про отсутствовав около получаса, вернулся и под нашими стенами снова раздался противный звук рожка.
- Господин барон, - закричал он, - господин гетман согласен увеличить ваше вознаграждение до десяти тысяч злотых!
- О, это замечательно! - отвечал я ему, - передайте пану гетману, что я весьма впечатлен его щедростью! Однако есть еще кое-какие детали, которые мне хотелось бы обсудить.
- Какие, господин барон?
- Видите ли, мой друг, хотя в ополчении платят не так много денег, тут очень хорошо снабжают овсом и сеном. Представляете мне дают и того и другого по десяти пудов в неделю на каждую лошадь, а у меня их три. Не будете ли вы столь любезны узнать у пана гетмана, сколько мне будут давать овса и сена на каждую лошадь?
- Вы хотите узнать, сколько будут вам давать корма для ваших лошадей? - потрясенно переспросил меня Шепетовский.
- Конечно мой друг, должен же я обсудить все условия, чтобы потом не возникало никаких разногласий.
- Воля ваша, господин барон, но если я поеду к пану гетману с таким вопросом, то меня засмеют в его свите!
- Но я решительно настаиваю на уточнении этого вопроса! К тому же обязательно поинтересуйтесь мой добрый пан Шепетовский, какого качества будет поставляемое мне сено. Мне было бы крайне желательно, что бы это был клевер. Потому что в противном случае у моих лошадей случается несварение, и они совершенно ужасно портят воздух вокруг.
Шляхтичу стало доходить, что над ним просто издеваются и он, покраснев от гнева, разразился отборными ругательствами.
- Ну что вы так ругаетесь, мой добрый пан Шепетовский? Это вредно для кармы! Если вам не хочется спрашивать о сене у ясновельможного пана гетмана, может быть, вы спросите его об овсе? Он, знаете ли, тоже бывает разного качества и мне не хотелось бы...
Древнее индийское учение не проникло еще в погрязшую в варварстве Европу, и шляхтич не понял точного значения слова "карма", но вполне догадался, что это очередное издевательство.
- Черт бы вас побрал с вашим сеном и вашим овсом! - кричал мне взбешенный шляхтич, - какого черта вы мне все это время морочили голову?
- Ну как вам сказать, мой добрый пан, пока вы битый час как последний дурак мотаетесь туда-сюда выясняя разные глупости мои люди отдыхают вместо того чтобы сражаться. А ваши соратники стоят в полном снаряжении гадая пошлют их еще в бой или нет и, вместо того чтобы отдыхать, тратят свои силы. Как видите все просто.
- Matka boska! - схватился за голову Шепетовский и погнал коня прочь.
- Заезжайте еще, пан, - кричал я ему в след, - нам тут без дураков скучно!
Когда парламентер гетмана скрылся из вида, а я довольно улыбаясь, повернулся к своему войску, меня встретили настороженные взгляды ратников. "Блин, они же ничего не поняли, и бог знает, что теперь думают" - запоздало понял я.
- О чем ты с ляхом толковал, княже? - насупившись вопросил меня звероватого вида мужик из посохи. - Не в обиду будь сказано, а только столь много от князей и бояр наших было всякой измены, что опасаемся мы!
Остановив взмахом руки Анисима уже тянувшегося к плети, я отвечал ему глядя в глаза:
- Этот посланник передал мне предложение гетмана пропустить их мимо острожка за десять тысяч золотых монет.
- А ты чего же, князь, ему ответил? - еще более сурово спросил меня мужик под всеобщие ахи.
- А я ему отвечал, что у меня своих денег без счета, а честь только одна. И пока я тут стою - не пройти ляхам в Москву!
Смотря как хмурые лица окружавших меня ратников и крестьян, начали светлеть, я добавил с самым серьезным видом.
- А еще я ему сказал, что если ясновельможный гетман хочет здесь пройти, то пусть не злато нам предлагает, не жемчуг скатный и узорочье какое, а путь поцелует в зад пушкаря Сидорку при всем честном народе, тогда мы глядишь и подумаем. Так что вы теперь Сидорку берегите, а то вдруг гетман надумает.
Ошарашенные слушатели сначала обратились к Сидорке - донельзя плюгавому парню в замызганном армяке с совершенно идиотским выражением на некрасивом безбородом лице, непонятно как приставшем к ополчению и вечно трущемуся возле пушек. Потом сообразив, наконец, что именно я сказал, начали неудержимо смеяться.
- Ох, герцог батюшка, умеешь ты людей насмешить, - не-то хваля, не-то осуждая, проговорил Анисим. - А я уж думал плетей ему, чтобы не подобного себе не позволяли!
- Если бы я каждый раз за плеть хватался когда мои люди себе неподобное позволят, на тебе бы живого места не было, - усмехнулся я, - скажи лучше гостинец мой готов ли?
- Готов, - отозвался сразу помрачневший Анисим, - думаешь, надежа, прорвутся ляхи в острожек?
- Коли не прорвутся, выкопаем, дело недолгое. Однако сам видишь, рвы почитай под завязку трупами завалены. Частокол во многих местах сильно поврежден. Есть правда малая надежда, что гетману надоест тут людей терять, и он с другой стороны попробует, но я думаю, что еще как минимум один штурм на нас будет.
- Может тебе лучше, того, отойти? - осторожно спросил меня стрелецкий сотник, - мало ли за подмогой пошел. Мы то что, нас на Руси много, а ты бы поберег себя, может еще и поцарствуешь?
- Анисим! Христом богом тебя молю прекрати эти разговоры, а то меня ваши бояре безо всякого Ходкевича удавят! Тут биться надобно, а у тебя одно, да потому. И, это, не могу я уйти сам, а вас бросить. Если уж придется уйти, то всем вместе.
На нас снова надвигалась венгерская пехота, но следом за лесом пик весело там и сям сверкали бликами на ласковом солнышке латы литовских шляхтичей. Поняв, что гетман решил усилить атакующих своим главным, если не считать крылатых гусар, резервом я принялся отдавать распоряжения.
- Анисим, расставляй стрельцов и посоха пусть рядом будет, я у пушек сколько ядер хватит буду палить, а как в упор подадут ударю дробом. Если перелезут через частокол, то отступай в порядке дабы под гостинец подвести. Ну, все, прости, если что не так было.
- И ты герцог-батюшка не поминай лихом!
Тем временем под стенами острожка занялась жаркая перестрелка. Вражеские мушкетеры несли значительные потери, но вели максимально возможный огонь по его защитникам, а те не менее ожесточенно отвечали. Я в это время старательно бил из пушек максимально увеличив, забитым под лафет клином, угол возвышения, стремясь накрыть гарцующую за спинами венгров латную конницу. Полуразрушенный острожек все одно придется оставить, рассудил я, а каждый убитый или покалеченный шляхтич это плюс нам в завтрашнем сражении. Увы, моя любимая подзорная труба была как никогда далека от меня, но даже невооруженным глазом было видно, как вздымаются на дыбы кони, и падают с них разряженные в пух и прах всадники. Наконец им это надоело, и быстро преодолев разделяющие нас расстояние, латники спешились и полезли на вал, вместе с пикинерами.
