- Анисим! Христом богом тебя молю прекрати эти разговоры, а то меня ваши бояре безо всякого Ходкевича удавят! Тут биться надобно, а у тебя одно, да потому. И, это, не могу я уйти сам, а вас бросить. Если уж придется уйти, то всем вместе.
На нас снова надвигалась венгерская пехота, но следом за лесом пик весело там и сям сверкали бликами на ласковом солнышке латы литовских шляхтичей. Поняв, что гетман решил усилить атакующих своим главным, если не считать крылатых гусар, резервом я принялся отдавать распоряжения.
- Анисим, расставляй стрельцов и посоха пусть рядом будет, я у пушек сколько ядер хватит буду палить, а как в упор подадут ударю дробом. Если перелезут через частокол, то отступай в порядке дабы под гостинец подвести. Ну, все, прости, если что не так было.
- И ты герцог-батюшка не поминай лихом!
Тем временем под стенами острожка занялась жаркая перестрелка. Вражеские мушкетеры несли значительные потери, но вели максимально возможный огонь по его защитникам, а те не менее ожесточенно отвечали. Я в это время старательно бил из пушек максимально увеличив, забитым под лафет клином, угол возвышения, стремясь накрыть гарцующую за спинами венгров латную конницу. Полуразрушенный острожек все одно придется оставить, рассудил я, а каждый убитый или покалеченный шляхтич это плюс нам в завтрашнем сражении. Увы, моя любимая подзорная труба была как никогда далека от меня, но даже невооруженным глазом было видно, как вздымаются на дыбы кони, и падают с них разряженные в пух и прах всадники. Наконец им это надоело, и быстро преодолев разделяющие нас расстояние, латники спешились и полезли на вал, вместе с пикинерами.
- Надежа, ядра кончились, - доложили мне пушкари.
- Заряжайте дробом, - отвечал я им и принялся выбивать клин из под ствола.
Мы поспели как раз вовремя, и одновременный залп обоих наших пушек смел атакующих готовых уже ворваться в острожек. Однако, передышка была недолгой и враги, немного оправившись снова полезли с прежним ожесточением. Развороченный еще при прежних атаках частокол был не слишком надежной преградой для атакующих. Поэтому то одному, то другому противнику удавалось проникнуть внутрь укрепления. Одних сразу поднимали на рогатины крестьяне или рубили бердышами стрельцы. Других удалось подстрелить мне из пистолетов. Винтовку я давно отставил, ибо расстояние сократилось до минимума, а заряжать пистолеты было быстрее. Увы, врагов было слишком много и они, преодолев, наконец, частокол стали шаг за шагом теснить ополченцев. Как раз на этот случай и был мной придуман "гостинец". Еще когда в острожек чуть не ворвались казаки, я решил сделать нечто вроде оружия последнего шанса. В возвышении на котором стояли наши пушки была выкопана конусообразная яма на дно которой помещен бочонок пороха. Поверх него был установлен щит из крепких жердей или точнее небольших бревен, а уже на него насыпаны камни, обломки оружия и прочий хлам, которому предстояло стать поражающими элементами импровизированного фугаса. Конус расширялся в сторону наших фасов и по моим прикидкам должен был снести нападавших ко всем чертям, буде им удастся прорваться. Мысль о необходимости подобного приспособления пришла мне в голову, когда казаки едва не ворвались в острожек, а устроено оно было, пока старательный, но не слишком сообразительный пан Шепетовский развлекал меня и гетмана переговорами. Минусом было то, что врыв безо всякого сомнения разворотил бы насыпь под нашими пушками и сделал бы невозможной дальнейшую стрельбу. Но тут уж выбора не было, или так или никак.
Враги тесной толпой теснившие моих людей уже торжествовали победу, когда я, выстрелив в последний раз из пушки, отправил поверх их голов заряд каменной картечи по подходящим им на помощь. Сразу после этого подпалив фитиль "гостинца" я спрыгнул вниз. Огонек весело побежал по заботливо приготовленной для него пороховой дорожке, и земля вздрогнула у нас под ногами. Поднятое взрывом каменное облако с головой накрыло ворвавшихся пехотинцев и шляхтичей и грохот, еще звучавший в ушах после взрыва, сменился протяжным воем умиравших и покалеченных врагов. Немногие не попавшие под смертоносный шквал противники и даже защитники острожка остановились в крайнем ужасе от случившегося и прекратили сражаться. Но, бой еще не закончился и я, подняв трофейный "бастард" заорал что было силы: - "Бей"! и кинулся на оторопевшего противника. Стрельцы тут же вышли из оцепенения и с новыми силами принялись рубить деморализованного врага. В какие-то секунды все было кончено, так и не пришедшие в себя пехотинцы и шляхтичи не смогли оказать серьезного сопротивления, и были изрублены один за другим. Вскочив на оставленный было нами вал, и готовые снова рубиться до последнего вздоха с врагом мы с изумлением увидели, что венгры и литвины в панике отступают. Ничего не понимая, я крутил головой пока Анисим не схватил меня за руку и закричал на ухо: - "Наши!" показывая при этом рукой на скачущих на врага кавалеристов. Оказывается, Пожарский ввел в дело дворянскую конницу и та, ударив в самый напряженный момент, погнала противника прочь, решив исход сегодняшней битвы.
Полуразрушенный острожек был непригоден для дальнейшей обороны. По крайней мере, без основательного ремонта, на который не было времени. Надо было уходить, и я как раз командовал своими горе пушкарями пытавшимися выкатить большую пушку из получившейся в результате взрыва ямы, когда в острожек на всем скаку ворвался Аникита со своими рейтарами. Посмотрев на наши сборы, Вельяминов передал мне что князь Пожарский сердечно благодарит меня за стойкую оборону, но просит отступить чтобы сберечь людей.
- А я, по твоему, чем занимаюсь? - огрызнулся я, - чаю не дурнее Дмитрия Михайловича, дай ему бог здоровья, и понимаю что держаться тут дальше только людей погубить, однако пушки не брошу. Ты бы, чем умничать лучше бы помог людьми, али лошадей дал.
- И то верно, пушки бросать не след. - Согласился со мной Вельяминов и дал необходимые распоряжения.
Работа сразу пошла веселее, а я, переведя дух, стал допытываться, как обстоят дела на других участках.
- Тяжко, - отвечал мне Аникита, - из острожков только ваш устоял, а прочие ляхи взяли. Кабы князь не послал нас в бой, то того гляди и прорвались бы латиняне.
- Так за стены белого города они не прошли?
- Господь миловал!
Совместными усилиями работа пошла веселее и вскоре мы были готовы выступать. Впереди нашего бравого воинства лошадиные упряжки с трудом тащили так хорошо послужившие нам пушки. Мы почти расстреляли в дневном бою порох и ядра, но я предполагал, что в завтрашнем деле пушки лишними не будут, а припас найдется. Следом на телегах везли раненых и убитых. Аникита и Анисим согласились со мной, что бросать побитых последнее дело и нам предстояли еще похороны павших. Следом за "санитарным" обозом шла наша посоха тяжело груженая собранными на поле боя трофеями. Впрочем, крестьян лишенных какого-либо защитного снаряжения невредимыми осталось немного. Хорошо экипированных стрельцов уцелело гораздо больше, и они замыкали наше шествие. Конные рейтары Аникиты прикрывали наш отход, гарцуя по обеим сторонам.
Придя в Москву, я первым делом передал боярину ведавшему артиллерией наши пушки вместе с обслугой и чудом уцелевшим Сидоркой. Наши эрзац пушкари в схватке почти не участвовали и потому не пострадали. Единственному пострадавшему Сидорке при взрыве камнем угодило в лоб и он некоторое время валялся без памяти, но потом как ни в чем не бывало, встал. Бегло осмотрев его, я авторитетно заявил что "были бы мозги - было бы сотрясение" и счел первую помощь оказанной.
Вернувшись, я застал отпевание павших ново мучеников за православную веру. Большая братская могила была уже выкопана, где скоро и нашли упокоение погибшие в бою крестьяне и стрельцы без различия чина. Имя же их, ты господи веси.
Следующим делом был дележ добычи или как его называли казаки дуван. Я пользуясь правами командира заявил что в бою были все, стало быть и доля в добыче всем должна быть одинаковая. От захваченного на поле боя сразу отделили оружие и прочее военное имущество. Их мы с Анисимом объявили собственностью отряда и потому неделимыми. Прочее же решено было поделить. На поляне большой кучей лежала одежда и обувь содранная с трупов противника. Делили по жребию, для чего выбрали по два человека от стрельцов и от посохи. Одни выборные подошли к куче, и наобум вытаскивая из нее вещи, спрашивали вторых кому она будет принадлежать. Те, повернувшись спиной, чтобы не видеть чем именно они наделяют, называли имя счастливчика. После чего тот подходил и, забрав ему причитающееся, кланялся и благодарил за щедрость. Поскольку вещей было довольно много прошлись по списку не один раз. Кому-то в результате дележа досталась казачья свитка и украшенная страусовым пером шляпа, кому-то богатый жупан прорубленный в нескольких местах и перепачканный кровью . Кто-то обулся в щегольские сапоги из козлиной кожи, а кому-то достались башмаки с пряжками снятые с какого-то пикинера.
