противник еще, можно сказать, непуганый. Нет того страха перед партизанами, что появится через несколько месяцев. А сейчас ребята чувствуют себя почти на курорте: глубокий тыл, служба — не бей лежачего, что ж не радоваться?
Я неспешно вылез из кабины, почти одновременно с ханомагом, вставшим чуть в стороне и сзади. Этим достанется ближний пост. А то как-то не хочется пробовать, а как оно, когда в тебя из пулемета с десяти метров лупят. Ну, с богом!
Я подошел к постовому походкой тылового разгильдяя, неряшливо одетого, вон, шинельку нехотя на ходу застегиваю. Немец небрежно отдает честь.
— Фельдфебель Майне, ваши документы.
Включаю уже успешно примененного на Десне заику и протягиваю удостоверение.
— Обе-е-ер-лейтена-а-а… Рот.
Немец, фельдфебель, лет тридцати пяти, лицо сухое, глаза злые. Видно, что парень всю жизнь в войсках и штатского придурка, не умеющего даже форму носить, презирает почти открыто.
— Путевой лист, герр обер-лейтенант, — вот ведь гад какой, у него неприязнь ко мне сквозит даже в безразлично сказанной фразе.
— Се-е-ейч-ч-ч…, — я так и не договариваю слово и лезу за пазуху. Пуговица от шинели отрывается и летит куда-то в сторону, сопровождаемая чуть насмешливым взглядом вояки. Пора.
Вместо путевого листа я выхватываю парабеллум и дважды стреляю в грудь фельдфебелю, глядящему на меня с нескрываемым удивлением. В ту же секунду пулемет с ханомага начинает лупить по ближнему блокпосту, постовые с которого вместо того, чтобы бдеть на своих местах, начали подтягиваться на бесплатный концерт, где главным номером должен был выступить ныне покойный фельдфебель. Ну, и я в качестве клоуна, как без этого. Жаль вас разочаровывать, ребята.
Через секунду начинает работать пулемет в грузовике. От грохота закладывает уши. Я падаю на дорогу возле скребущего землю на последнем издыхании немца. Вовремя, потому что с той стороны тоже включилась тарахтелка. Хотя что-то вроде по темечку стукнуло. Потом, всё потом! Блин, а там пулеметчик удачливее оказался, наш заглох. Или лента кончилась?
К счастью, ребята с ханомага решили помочь и перенесли огонь на оказывающих сопротивление. Расстояние плевое, особенно для пулемета. Считай, что в упор лупят один по другому. Так что всё быстро закончилось. Для всех. Но мы выиграли!
Я вскочил на ноги и пошел добивать раненых. За мной подтянулись наши бойцы. А что, пленные нам не нужны. Нам и без этого добра хорошо. Ладно, мне не здесь надо находиться, а чуть ниже. С немцами есть кому и без меня разбираться.
— Ильяз, долго еще? — крикнул я.
— Товарищ командир, минутку, уже несу! — ответил весьма жизнерадостным воплем Ахметшин. Что-то он сегодня улыбчив больше обычного. Моежет, Параска уступила бравому лейтенанту?
Не о том думаю! Вот это точно от нервов. Ну вот, а по голове вскользь заработал всё же. Кровь тонюсенькой струйкой за ухом сочится. Какая еще перевязка, потом, всё потом будет. Нам сейчас надо быстренько заложить заряды под опоры с обеих сторон и рвануть это счастье, пока на стрельбу не принесло любопытных. А то воевать нам не с руки, маловато и народу, и патронов.
Ахметшин молодой, он на дальние опоры побежал, а я тут, по месту. Вот, проводочек потянуть, и все готово. Мастерство не пропьешь! Пока мой помощник там еще продолжает возиться, я уже и наверх лезу. А что, маскировать ничего не надо, рванули и поехали.
Ага, вот и лейтенант Рожков, приданный нам от сабуровцев. Надо узнать, во что нам обошелся бой. Ох, да что же это? Что ж так дышать?.. И кто меня в грудь… о-о-ох, до чего ж больно… И ноги не держат… Откуда же прилетело? Да уж, очень неприятно. Как в том анекдоте, где мужик долго плыл по озеру, а на самом берегу помер. Ой, хреново…
Я добрел до грузовика и сполз на землю, привалившись спиной к колесу. Подбежал Рожков, еще кто-то, Ильяз из-за спин выглядывает.
— Что смотришь? Взрывай быстрее… — хотел прикрикнуть, а получилось прошептать только. Но Ахметшин понял, понесся исполнять.
А меня уже начали ворочать, раздевать. Кто-то потрошит индпакет, второпях бинтуют. Вот тут меня и отрубило окончательно. Как раз одновременно со взрывом.
Глава 14
— Где я?
Стоило открыть глаза перед моим взором оказалась вихрастая и конопатая голова какого-то пацана.
— Известно где, — солидно ответил паренек. — В Красной Слободе.
Я осмотрелся. Маленькая комнатка с беленым потолком. В красном углу стоят иконы, горит лампадка. За оконцем падает снег, слышен какой-то металлический стук.
— А ты кто?
— Я? Васька. Я партизан!
— Точно?
Попытался сесть, но голова закружилось, пришлось откинуться обратно на подушки. Потрогал за ухом — там мощно так было обмотано бинтом. Это же мне у моста прилетело. Точно… К тому же дышать тяжеловато, да и поворачиваться тоже.
— Я Сабуровский! — с не меньшей гордостью произнес Васька. — Знаешь, как мы тут даем немцам прикурить?..
— Вижу как, — рядом с пацаном на табурете лежал букварь.
— А, это… — Васька тяжело вздохнул. — Заставляют учиться. Александр Николаевич велел школы открыть в нашей деревне.
— Чего же не на занятиях тогда? — я глянул на часы с ходиками на стене. — Двенадцати еще нет.
— Приглядывать за вами определили, — Васька насупился. — Все девки рвались сюда, ночевать были даже готовы. Параска и эта… вторая, красивая такая…
— Анна?
— Ага, — парень рукавом рубахи вытер нос. — Но врач Иосиф Эмильевич их разогнал.
Так. Значит, мой знакомец из Новгород-Северского добрался до леса. Уже хорошо.
— Долго я так лежу?
— Щитай сутки. Ой, совсем заболтался. Мне же велели сказать, как вы очнетесь.
Васька мигом убежал. Я же переждав еще один приступ тошноты, все-таки встал, преодолевая боль в груди, надел чистую рубаху и выглаженные штаны, что лежали рядом с постелью, пригладил волосы. Побриться бы… На рукав гимнастерки кто-то уже прикрепил три желтые и красные полковничьи нашивки. Я задумался. Когда будут введены погоны? Кажется, в 43-м. Да, точно. Может быть предложить Сталину пораньше поменять знаки различия? К идее назвать войну Великой Отечественной он отнесся положительно. Ага, размечтался.
