секунду простым поворотом «барашка» запустил в мешок порцию свежего воздуха, пару раз дыхнул, упираясь головой в каменный свод. В мозгу тихо щелкал внутренний секундомер, оставалась пара минут для поисков, потом нужно было сильно дернуть за шнур, и «Лаэ» начнет вытаскивать его в галерею.
Хотелось материться — он нашел подземный ход за пределы бастионов, но судя по всему, вода изо рва его полностью заполнила, видимо, случился провал. Хотя, а это тоже вероятно, был подорван очередной бочонок с порохом, что закупорил еще одну подземную галерею, и она со временем заполнилась городскими стоками.
Действовал он исключительно наощупь — разглядеть что-либо было невозможно по определению. Павел так взбаламутил ил, продвигаясь по нему что твой «ледокол», что и в сантиметре собственную руку толком не увидишь, несмотря на яркий свет от фонаря, который используют при проведении подводных работ.
И сейчас приходилось признать собственное поражение — майора Розена с легендарной казной Шлиппенбаха вряд ли удастся найти с их кустарным снаряжением по толщей ила, который перекрывал галерею почти полностью, слежавшись за долгие десятилетия. Все же три века почти прошло с тех давних событий, когда Нарву гвардейцы царя Петра взяли штурмом.
Павел, извиваясь угрем, стал отползать назад — делать ретираду было неимоверно трудно, ведь он всем телом опустился бы в ил, если заранее не стал «стравливать» воздух из гидрокостюма, как обычно делают перед погружением. И сейчас держался за счет этого на самом верху, раздувшись пузырем. Главное, не проткнуть резину, иначе проблем не оберешься. Да еще «мешок» поддерживал плавучесть, как он мрачно пошутил насчет одной субстанции, что всегда на поверхности плавает.
Руки в который раз осторожно ощупали свод, и Павел замер. Сомнений не было — он прошел мимо узкого прохода, который не заметил в самом начале «погружения. Теперь стало ясно, что галерея раздваивается на два хода — один направляется через ров, а этот, судя по всему, идет к бастиону, но скорее к куртине — стене между фланками. И оных стен с этой стороны уже не существует — их засыпали, проведя дороги — от «Гонора» до «Глории», потом до «Фамы», и от последнего до «Триумфа».
Вначале показалось, что свод изогнулся и пошел наверх, но Павел понял, что так оно и есть. Оказался над лестницей, судя по всему. Воздух в гидрокостюме потянул наверх, и молодой кладоискатель вскоре вынырнул как поплавок на поверхность. Вытер рукавом маску, свет фонаря прошелся по небольшому каменному закутку, и сердце чуть ли не замерло в груди, но тут же яростно забилось. Он вытянул загубник и прошептал:
— А все же мы тебя нашли, майор Розен!
У каменной стенки лежал скелет человека в лохмотьях обмундирования — все истлело, условия для сохранности в здешней сырости самые неподходящие. Шпага под рукою, пара пистолетов с замками, два бочонка — можно не сомневаться, что майор их прихватил для подрыва. Но так как последнего не произошло, то перед смертью рассудил, что взрывать нет смысла. Да так оно и было — подземный ход за город ведь не нашли.
Угол каменной площадки забит мешками и мешочками, часть была попорченной временем. Через прорехи высыпались почерневшие от времени большие кружки — можно не сомневаться, что это серебряные монеты шведские риксдалеры. В ногах скелета стояли три солидных сундучка, на крышках которых возлежали свертки.
Павел развернул один из них — ткань ветхая, прогнившая от времени, держалась исключительно на серебряном шитье. В свете фонаря он разглядел на знаменном полотнище коронованного льва, который негодующе поднял свои когтистые лапы…
— Видишь, Альберт, беда в том, что декларируемые идеалы социализма полностью расходятся с реальностью их воплощения в жизнь. Возьмем саму основу — народовластие, то есть выборность всех органов управления сверху донизу, и их ответственность перед населением. Сам подумай — есть это у нас или нет? И смотреть нужно в корень, на сам принцип, а не на то, что можно именовать «симулякром», если использовать термины философских воззрений постмодернизма.
Павел посмотрел на задумавшегося эстонца, что даже стал потирать переносицу пальцем. «Лаэ» негромко сказал:
— А попроще нельзя, Пауль? У меня все же неполное университетское образование, да и война свой отпечаток отложила.
— По-простому говоря у нас квазидемократия, а отнюдь не народовластие как таковое. И мы сейчас создали копию того, чего в природе никогда не существовало. Прыгнули двумя ногами в утопию, как в свое время гуситы — и разочарование будет жестоким!
— История постоянно учит того, кого никогда обучить невозможно. Ни что ни вечно под луной, особенно чего под ней нет.
— А насчет своей образованности не нужно прибедняться. Помнишь, как в «Золотом теленке» один выпускник Пажеского Корпуса любил приговаривать — «мы гимназий не кончали».
Альберт фыркнул, усмехнулся — Павел его хорошо «поддел», ведь архитектор имел добротное образование, окончил гимназию еще в буржуазной Эстонии, и три курса тартуского университета.
— Ты прав, Пауль, насчет квазидемократии. Все ее элементы налицо — имеется выборность, правда из одного кандидата в бюллетенях. Единственная партия, но в «тесном блоке» с беспартийными. Одно мнение — «правильное», и, понятно кого именно.
— Вот ты и договорился, ренегат Каутский, — засмеялся Никритин, и тут же стал серьезным. Закурил сигарету, пододвинул к себе пепельницу. И чуть наклонившись над столом, заговорил:
— Ты прекрасно понимаешь ситуацию. И стоит только начаться «гласности», о которой я говорил, как монополия на власть моментально рухнет и компартию в конечном итоге запретят. Ибо в прошлом много чего нехорошего наделано, на что можно всех собак свешать. А развенчав идею, на которой держалось все, причем без воплощения оной в жизнь, все рухнуло окончательно и бесповоротно, как пьяный мужик в канаву.
— Значит, выхода из ситуации нет, Пауль. Суслов никогда не откажется от затвердевшей до прочности бетона идеологической доктрины. Как у нас любят писать по любому поводу и без повода — «учение Ленина всесильно, потому что оно верно»!
— Доктринерство чистейшей воды, вернее грязнейшей. Прошло больше полувека со дня смерти Владимира Ильича, и мир кардинально изменился. А идеология она ведь как лекарство — если правильное, и для одной болезни предназначенное, то лечит, а если врач ошибся с диагнозом, то пациент обязательно умрет, несмотря на все усилия. Нынешние вожди уверовали в труды вождя как алхимики в «философский камень», и стараются найти рецепты на все случаи жизни. Начетчики, вроде протопопа Аввакума, за деревьями не видят леса, и более того, глаза специально закрывают и голову в песок прячут, что твои страусы в пустыне.
Павел
