даже гадать не нужно. Мы их там покрошим, и на западе начнется шумиха до небес…
— Они нас сами перебьют, нас всего четверо, а там две роты. Меня предупредили, что у них будет оружие, автоматы и пистолеты, возможно гранаты. И это не шпана, надевшая синюю униформу.
— Ну да, с начала семидесятых готовились — вначале ЭДС создали для сплочения, через эту структуру и вели агитацию, а сейчас все превратилось в «Союз обороны». Они имеют уже все структуры, подкрепляя свое управление государством, и думаю, добрая половина КГБ с милицией на их стороне, а в Таллинне, в отличие от Риги, ОМОНа нет.
— Зато есть мы, пусть нас всего четверо, — Гирс мотнул головой. — И передо мной дети тех, кто сжег живьем мою родную деревню на гдовщине. Их ведь эстонцы перебили, «кайтселийтовцы», из эсэсовских карательных батальонов. Так что история повторяется — теперь мой час отместку отдавать им. Что ж — у каждого свой выбор!
Улыбка на лице парня стала настолько жестокой, что Павел прикусил губу. Но Гирс прав в одном — они сами выбрали свою долю, как и их враги, и пусть все решит судьба…
Дела минувшие
август 1991 года
— Смотри, как они себя по-хозяйски ведут, Макс! Столбы свои ставят, границы устанавливают прежние!
— Ага, «исконные» эстонские земли — Ивангород, Изборск и православный Печерский монастырь, — Павел зло хохотнул, поглаживая приклад РПК-74. Они успели подготовить «встречу», как только смогли за короткий суточный срок. «Уазик» отогнали на грунтовку, по которой должны были совершить рывок до Луги. А там машину должны были оставить в условленном месте, заменят номера на армейские. И розыск, а он, неизбежно будет, сразу застопорится. На «копейке» доедут до Ленинграда уже спокойно — на этот случай на каждого имеются запасные документы.
Главное, исполнить «акцию», а вот с этим имелись определенные проблемы — и плевать, что «кайтселийтовцев» набралось слишком много. Полчаса назад, оставшаяся у рации Катя получила первый приказ из четырех цифр — «1408», и двух букв — «БЛ». Павел только выругался — им было запрещено стрелять на поражение, в, крайнем случае, бить исключительно по ногам, и то, только если начнется преследование. «Блядский» приказ, право слово, не оставлявший никакого двойного толкования!
— Я думаю, Гирс, что у ГКЧП просто нет железной решимости действительно взять власть над страной. Иначе бы в Москве ввели военное положение, а «Белый Дом» можно «зачистить» за несколько часов. Но этого не делают, а потому возникают одни лишь вопросы. Хотел бы я знать, что происходит на самом деле, а не бездумно выполнять непонятные приказы, идущие сверху, и которые все время изменяют!
— Янаев и Пуго с компанией время бездарно упустили, дерьмо номенклатурное, решимости никакой, — Гирс выругался сквозь зубы, — тут действовать надо, а они позволили народу сбежаться и баррикады строить. Ты сам подумай, Макс, тут все звенья одной цепи — «меченого», судя по всему, взяли под арест, и хотели взять власть. А для этого надо силу показать и решительность ее применения, а вот этого нет. «Прибалтов» еще можно напугать так, что обгадятся и притихнут, но смотри, что в Вильнюсе вышло?! Будто специально на сепаратистов работают!
— Я думаю, что на местах ГКЧП просто не поддержала партийная номенклатура, в этом все проволочки. Если мое предположение верное, тогда все объяснимо — ими двигает не решимость, а страх.
Павел тяжело вздохнул, посмотрел на голубое, без облачка небо, и достал из пачки сигареты — одну протянул Гирсу, другую взял себе. Машинально посмотрел на часы — минутная стрелка подходила к двенадцати, через одиннадцать минут нужно начинать, если не поступит очередной приказ. А делать этого не хотелось — он впервые стал с пронзительной ясностью осознавать, что дело, которому служил, обречено.
Покосился на Гирса, тот курил с окаменевшим лицом. В груди заныло — парень будет стрелять на поражение, а сакральные жертвы сейчас нужны только противникам. Это показал Вильнюс, сомнений не было, что в людей и военных стреляли сепаратисты, им было выгодно пролить кровь, и обвинить в этом исключительно власть. А хай в газетах, по телевидению и радио поднялся такой, что Горбачев сразу попятился и «сдал» армию. Так что сразу ясно стало, на чью мельницу «льет воду» самый натуральный самозванец, «новоявленный президент».
В том, что Гирс не будет стрелять на поражение, Павел понимал — тот никогда не ставил собственные желания выше дела. И не станет их всех доводить до цугундера — но какая-то толика сомнений все же оставалась…
— Парни, стойте — передали отбой, понимаете — я получила три ноля. И приказ немедленно отправляться в Москву. Мы должны прибыть туда к утру, и там получим указания на «точке»!
Павел хрипло вздохнул, отодвинул руку от пулемета. Посмотрел на Гирса, тот сидел побледневший, с застывшим взглядом — Никритин моментально понял, что тот мысленно простился с жизнью, к которой сейчас снова стал возвращаться. А это прямо говорило о том, что парень был готов стрелять на поражение, устроить бойню, убить многих и погибнуть самому. И в который раз мысленно проклял их поганое ремесло, которое прежде считал очень важным для сохранения СССР, ведь на недавнем референдуме три четверти жителей высказались за его сохранение…
— Макс — с броневика говорят своими словами, а не читают написанную кем-то речь по бумажке…
— Сам вижу, теперь понимаешь, во что мы могли вляпаться?!
Павел скривил губы, глядя на еще одного правителя, что пришел на смену «меченному». А ведь Ельцин Горбачева неизбежно сменит, пусть даже того поддержат во всех союзных республиках.
— Ага, понимаю. Капиталистическая революция свершилась, а мы новые охранные псы будущего самодержца. Партии кирдык, советской власти капец, а нас с тобой сдадут позже, принеся в ритуальную жертву. Смотри, как радостно орут, приветствуют новую жизнь. Дурачье верит в будущий капитализм с «человеческим» мурлом!
Гирс как всегда ерничал, шепча ему на ухо. Павел даже подумать не мог, что им прикажут сменить «амплуа», и стоять в огромной толпе народа, охраняя главу РСФСР. Он машинально отвел лицо от камеры, объектив которой направили прямо на него, и посмотрел на Ельцина. Тот продолжал читать текст, его окружали «комитетские» охранники. И тут заметил находящегося в их ногах танкиста. Парень, сидя в люке на башне явно плакал, прикрыв ладонями лицо. И Павел с пронзительной ясностью осознал, что это как раз и есть самое настоящее в этом насквозь фальшивом представлении, что «неизвестные» режиссеры поставили перед всей страной, как дурную сценку в цирковом
