усмехнулся, затушил окурок в пепельнице. Отпил остывшего чая из кружки, поморщился.
— К тому же нынешние правители больны и стары — а в их возрасте даже умный человек практически теряет созидательную энергию, а вместе с ней и решительность. Да и мыслит старик уже не так трезво — ведь только по-настоящему увлеченные умственным трудом люди, такие как ученые и писатели, сохраняют до преклонного возраста ясность мысли. К сожалению, про нынешних правителей этого уже не скажешь, несмотря на якобы написанные ими книжки, которые потомки и не вспомнят. И уже скоро будет ходить шуточка еще при живом Брежневе — похороним на «целине», засыплем «малой землей», и никаких тебе «возрождений».
— Хм, значит, третья книжка будет «Целиной» называться, — покрутил головой «Лаэ», — не знал про опус…
— Про него и сам «Ильич» не знает — авторский коллектив старательно за него пишет. «Вождь» где-то еще год будет в разуме, потом резко сдаст физически. Но это никакой роли не сыграет — в Политбюро коллегиальное руководство. Вот только два десятка посредственных по интеллекту старцев вряд ли заменят одного талантливого руководителя. Да и не играют они большой роли — все являются исполнителями требований партийной номенклатуры. А тем реформы не нужны, они и так достигли всего, что можно, и стремятся лишь упрочить свое положение, подмяв под себя государственный аппарат, и внеся соответствующую статью в конституцию. Тем не только сами сколотили гроб и в него залезли, но и страну на заклание обрекли. Ведь если нет поступательного развития, то любой социальный организм просто обречен, вопрос лишь во времени!
Павел вздохнул, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Сейчас он вспомнил собственное прошлое, вернее ожидаемое будущее, когда до части партийцев дошло, куда они свалили СССР. Вот только поздно наступило прозрение, в трагические августовские дни 1991 года…
Дела минувшие
август 1991 года
— Макс, это не та опера, которую можно смотреть. Ручки трясутся, глазки бегают, и вид как у кастрированных пингвинов, тьфу! Катя, а ты что думаешь по поводу душещипательного обращения и бесконечной трансляции этого балета по телевизору.
— Ничего не выйдет — народ устал от бесконечной лжи, Борг. Хотя, я так думаю, это тоже очередной обман — то, что нам «меченый» подсовывает. Не знаю, но похоже на инсценировку. Ты не молчи, Макс — сердце мое чует, что в какую-то пакость нас втянуть хочешь?
— Уже втянул, завтра нам будет весело. А сейчас поедем на место, нужно подготовить встречу «гостям»!
Павел пожал плечами — за эти четыре года он привык, что товарищи называют его по прозвищу. Так случилось, что своих настоящих имен, как и адреса жительства, вместе с официальным местом работы, они не знали. Их всех связывало дело, которому они посвятили свою «вторую жизнь», о которой даже никто из окружавших их людей не догадывался. И на то была причина — узнай кто, что все они связаны между собой вереницей убийств, которые назывались «ликвидацией» или «зачисткой», то до суда бы и не дожили. Да и допроса бы не было под протокол — вытрясли бы все, включаю душу из истерзанной плоти, и на куски бы потом изрезали.
И это не шутка — в этом году бывали прецеденты, о которых Павла пару раз поставили в известность «кураторы».
— Ты на что намекаешь, Макс?
— Я не намекаю, Гирс, два часа назад я говорил с «Альфредом», и получил четкий и ясный приказ — готовить акцию, которая должна быть проведена завтра днем. Вот так то, — Макс поднялся со стула и выключил телевизор, по которому шел «наевшийся» до оскомины балет.
— «Мутный» этот гэбэшник, глазки свои отводит. Даже на мои титьки не смотрел, и глазами ни разу не насиловал, — неожиданно негромко произнесла Катя, которая два раза подстраховывала встречи, играя роль возлюбленной Никритина. Не будь женщины в группе, многие бы акции просто не удались — на том зачастую и ставился расчет.
— Я на это тоже обратил внимание, Катя, — Павел насупился — уже несколько раз он убеждался в том, что интуиция у молодой женщины действует безошибочно. И в таких случаях к ее словам следует относиться предельно серьезно. Все три прибалтийские страны уже объявили о восстановлении своей независимости, и с этим приходилось считаться сотрудникам местных отделов КГБ. И сомнения в их верности нарастали подобно снежному кому — предательство давно стало обыденным делом.
— Но мы будем действовать не на территории республики, а неподалеку от Ивангорода, на той стороне.
— Опа-на!
Казалось, что все трое дружно выдохнули воздух, удивленными взглядами уткнувшись в Павла. Он их хорошо понимал — с их документами, пусть и выданных «конторой», но «липовыми», риск «провала» на стороне РСФСР многократно возрастал. И любая проверка даже у обычного наряда милиции вызвала бы массу вопросов, что грозило очень нехорошими последствиями. Да, смертью неизбежной, что тут скрывать, и тем, кто их остановит, встанет на дороге, и им самим.
— Сколько «объектов»?
Заданный Гирсом вопрос был главным — одно дело «убрать» одного или двух, и совсем другое — группу. Павел тяжело вздохнул и взял черного цвета пачку болгарских сигарет, немыслимого сейчас дефицита. В любое другое время он бы не стал их брать, и отнюдь не потому, что сигареты были плохие. Нет, он в охотку курил «Родопи» или «Вегу», не говоря уже о коронных «БТ», но на пачке этих сигарет изображена буква «Ф», а именно эта литера была закреплена за их группой. И неважно как она расшифровывается «кураторами» — «Филин», «Факел», «Феликс» или «Феникс», этого и сам Павел не знал. Но одно название этих сигарет ему сейчас не нравилось — каково быть птицей, что каждый раз возрождается к новой жизни в пламени и клубах дыма. Нужно такое бессмертие?!
— Около двухсот человек…
— Сколько?!
Трое агентов спецгруппы «Ф» за секунду побледнели, ошеломленно переглянулись ошарашенными взглядами. Голос Кати явственно задрожал, когда она задала вопрос:
— Двести человек? Я тебя правильно поняла?!
— Да, две сотни, может чуть больше или меньше — прибудут в Нарву на пяти автобусах. Это члены «Кайтселийта», они привезут пограничные столбы, чтобы установить их на старой границе за Ивангородом.
— Охренеть! Это точно?
— Так и будет, Борг. Они приедут — сам видишь, какой момент в стране наступил, — Павел кивнул на выключенный телевизор. И закурил сигарету — на душе было тяжко, он никак не ожидал такого приказа.
— Это пахнет грандиозной провокацией, — тихо произнес Гирс, положив на стол кулаки. — При таком событии будут иностранные корреспонденты, это точно,