и пахло клейкими ёжиками каштанов, а в прозрачном небе где-то высоко-высоко курлыкали журавли.
Римма Марковна хлопотала на кухне, Светка унеслась к третьедомовцам по своим делам. Я зашла на кухню:
– Что тут у вас? – спросила я и устало примостилась на моём любимом месте.
– Светочка делает успехи, – похвасталась Римма Марковна, – у неё скорость чтения самая высокая в классе. А вот с французским – беда, придётся, видимо, репетитора менять.
– Так, может, у неё нет способностей к языкам?
– Ага, как же! – возмутилась Римма Марковна, ловко орудуя возле духовки, – к английскому есть, а к французскому – нет способностей!
– Тогда да, нужно искать нового учителя.
– Вот только где его найдёшь? – загрустила Римма Марковна и вытащила из духовки противень с бисквитами, на всю кухню запахло ванилькой, а у меня в животе заурчало, – еле-еле Ингу Романовну удалось найти и уговорить. Да и то, по протекции Норы Георгиевны. Не знаю, что теперь и будет.
– Да ничего страшного не будет, – успокоила старушку я, – пусть походит пока к этой Инге Романовне, а потом всё равно в Москве другие учителя будут. Может, и хорошо там всё пойдёт…
– Ты всё-таки упёрлась на Москву ехать, – поникла Римма Марковна, но, тем-не-менее, водрузила передо мной тарелку со свежеиспечёнными бисквитами и налила кружку молока.
– Угу-м, – ответила я, впиваясь зубами в ванильную мякоть бисквита.
– Лидочка, дорога, послушай меня, старую, – Римма Марковна уселась напротив меня и впилась таким укоризненно-гипнотическим взглядом, так что я чуть молоком не подавилась, – ну вот зачем тебе эта Москва, Лида? Там всё так сложно, строго. Ты тут только устроилась, а вот опять – всё заново…
– Римма Марковна, здесь оставаться не вариант, – ответила я, – это – стопроцентно. Кроме того, здесь мои родственники и родственники Светы нам спокойно жить не дадут. Тратить время на вечную войну с ними не хочу.
– Да, – грустно покачала головой старушка, – ты уж извини, Лида, но твоя мамка такого наворотила – врагу не пожелаешь.
– И это – только начало, – согласилась я и добавила, – кстати, я сейчас перекушу, отдохну полчасика и еду к ней.
– Зачем? – опешила Римма Марковна.
– Хочу окончательно разобраться, – сказала я.
– Ох, Лида, но ты ведь уже ездила туда окончательно разбираться! – вздохнула Римма Марковна, – и на сколько твоего «окончательного разбирательства» хватило? На три дня?
– В этот раз у меня есть серьёзный аргумент, – ухмыльнулась я и протянула руку взять ещё бисквит.
Микроклимат города и его окрестностей всегда сильно отличается. Если утром у нас погода была тёплая и спокойная, то выехав за город, я торопливо закрыла окно – подул холодный ветер, в боковые стёкла ударились косые струйки дождя. Хорошо, что я решила не выпендриваться перед родственниками и натянула на себя тёплый спортивный костюм и куртку.
В Красном Маяке, однако, дождя не было, зато было непроходимое болото. Особенно на дороге. Тио матерясь и разбрызгивая грязь, я подрулила к знакомым воротам, посигналила и вышла из машины, стараясь не вступить в свежую коровью лепёху. В дом заходить не хотелось.
Здесь разберёмся.
Я машинально погладила нагрудный карман, где хранилось письмо от Эдуарда Борисовича. На душе стало теплее.
Лидочкина мать, Шурка, открыла калитку, увидела меня и уставилась на меня в изумлении. Видимо, не ожидала, что я приеду так быстро.
– Явилась! – хрипло сказала она и зло добавила, – Бесстыдница!
– Здравствуйте, – сказала я.
– Ну заходи, – неприветливо буркнула мать, при этом в её голосе послышались нотки злорадства.
– Здесь поговорим, – сказала я.
– Неча на улице народ веселить! – отрезала она, – марш в дом! Я тебе сейчас всё расскажу!
– Вы уверены, что хотите, чтобы отец это слышал? – спросила я.
– Что слышал?
– Ну, на пример, про Эдуарда Беляева…
– Ч-ч-что? – побледнела мать и ухватилась за калитку.
Я аж испугалась, что она сейчас упадёт прямо в грязь.
– Т-т-ты знаешь? – прохрипела Шурка.
– Мне кажется, в Красном Маяке все знают, – дипломатично ответила я, – теперь и я в курсе.
– И что с того? – вскинулась мать.
– Теперь мне понятно, почему ты так себя ведешь, почему всё достаётся только Лариске, даже мой жених, а мне только упрёки и тумаки, – с горечью сказала я, не замечая, что в порыве перешла к лидочкиной матери на «ты». – Нелюбимый ребенок, которого ты нагуляла. А я всю жизнь расплачиваюсь за твои удовольствия…
– Замолчи! – зашипела Шурка, воровато оглядываясь вокруг, не услышал бы кто.
– А почему я должна замолчать? – криво усмехнулась я.
– Ты хочешь разрушить мою жизнь? Жизнь своей сестры? Нас же люди засмеют…
– Но ты и сестра вполне спокойно разрушили мою жизнь, – равнодушно пожала плечами я, – когда письма на меня стали писать, когда в партком приехали. Что-то о моей репутации и о моей жизни вы не особо задумывались. Почему меня теперь должна волновать ваша жизнь? На основании чего я должна вас жалеть? Чтобы вы потом мою квартиру себе забрали?
– Потому что я – твоя мать! – возмутилась Шурка, всё такая же бледная, с горящими лихорадочными глазами.
– Матери так не поступают, – не согласилась я, – ни одна мать не должна мстить своему ребёнку, даже если её любовник бросил. Ребенок то при чём? В чём я была виновата перед тобой? За что я всю жизнь расплачиваюсь?
Шурка насуплено промолчала.
– В общем так, – сказала я, – я сейчас уеду, а вы забываете обо мне навсегда, мамаша. У вас есть любимая дочь Ларисочка. Вы только её любите, только ей во всём помогаете. Вот пусть она вас и досматривает, пусть помогает. А меня забудьте и прекращайте мне мстить. И тогда я вас тоже трогать не буду.
– Ты смотри, как она заговорила! – закричала Шурка и тихо ойкнула, оглядываясь, не услышал ли кто.
– И вот ещё, – не стала вестись на истерические манипуляции и заедаться по второму кругу я. – Я вчера встречалась с отцом. С настоящим отцом.
Шурка вскрикнула и разрыдалась, прижав руки к лицу.
Я подождала немного, пока первое потрясение пройдёт, и сказала:
– Эдуард Борисович написал вам письмо.
– П-письмо? – неверяще пролепетала Шурка, вспыхнув, и мне на миг сделалось её даже жалко. Могучим усилием воли, я отогнала это неуместное сейчас чувство и продолжила:
– Да, письмо. Я ему всё рассказала. И о моём несчастливом детстве. И о свадьбе Лариски с моим женихом. И о вашем плохом отношении, и о письмах в партком.
– Да как ты посмела?! – опять вышла из себя Шурка и велела, – письмо давай сюда!
Я не стала её троллить и молча протянула письмо. Шурка дрожащими руками распечатала и принялась судорожно читать. По мере чтения лицо её делалось то
