всплеснула руками женщина. — Никто его не похищал!
— Вот как! Это отличная новость, Антонина Арсеньевна, — я уставился на нее и понизил голос. — Только вам откуда это известно? Или вы прикрываете похитителей?
— Что вы! Что вы! Всеволод Харитонович был здесь… да… Только он вышел через черный ход.
— Интересно… Когда? — нахмурился я.
— Как зашел, так сразу и вышел. Только он просил никому не говорить. Что уходит. Вы же никому не скажете? Вам же можно верить, вы же из милиции.
— Нам верить можно, — я слегка хлопнул себя кулаком по груди. — Даже нужно… И часто так Светлицкий у вас незаметно уходит через черные ходы? И к чему такая странная конспирация?
— Бывает, что каждый день. Говорит, что он не бросил одно свое старое милицейское дело. Ведет какое-то частное расследование. Еще раз вас попрошу, вы только никому не говорите, иначе Всеволод на меня сильно обозлится.
Повторяла она это так взволнованно, что я даже задумался, что её сильнее проняло — весть о похищении мэтра или его просьба о секретности?
— Никому-никому, — заверил я. — Это оперативная информация. Но я все равно не пойму, зачем он так следы путает. Он обратно так же возвращается, через черный ход, и выходит через главный?
Я вспомнил, что когда-то мы уже сидели на хвосте у Светлицкого, до покушения на него Ибрагимовым. Тогда и выяснили, что, кроме магазинов и дома литераторов, он ничего не посещал, а в последнем заведении он задерживался подолгу. А теперь оказывается, он вообще ходить мог где угодно, пока мы его поджидали у главного входа.
— Да, обратно он таким же путем выходит, — подтвердила Шишкина. — Для чего он это делает? Тут, мне кажется, все понятно. Он проводит свое расследование. Все думают, что он в доме литераторов, а он в это время ищет преступника. Это «алиби» называется.
— А зачем частному сыщику алиби? — вскинул я брови, изобразив искреннее удивление.
— Всеволод сказал, что тот, под кого он копает — опасный человек. Он ничего не должен заподозрить. Вот…
— И вы ему помогаете обеспечивать, так сказать, алиби.
— Благое дело выполняет Всеволод Харитонович, — с чувством проговорила Антонина Арсеньевна. — Нужное… конечно, помогаю. Ведь он был отличным милиционером, ему просто не дали довести начатое. А он так этого хочет…
Она сжала руки, как будто бы молилась сейчас всем известным человечеству богам, чтобы Светлицкому удалось, наконец, облагодетельствовать этот мир не только увлекательными книгами.
— Ясно. А вспомните, Антонина Арсеньевна. В какие дни и в какое время приходил сюда Всеволод Харитонович, когда отлучался через пожарный выход? Понимаете, я знаю, о чём вы говорите. И мы хотим помочь ему в этом частном расследовании.
— Всеволод Харитонович сказал, что никому нельзя доверять, — поджала губы Шишкина.
— Нам можно, мы всецело на его стороне. Мы ведь из самой Москвы…
— Добрый день, Всеволод Харитонович, — хищно улыбнулся я, будто охотник, радуясь долгожданной добыче.
А «добыча» наша прямиком на нас и вышла. К черному входу дома литераторов подкатила белая шестерка, из которой выбрался Светлицкий собственной персоной.
Завидев нас, писатель раскрыл рот и чуть замедлился, будто раздумывал над побегом. Я, как бы невзначай, опустил руку на то место, где под ветровкой на поясе слегка выпирала кобура.
— Андрей Григорьевич, — постарался улыбаться Светлицкий. — Вот так встреча! А вы что здесь делаете?
— Вас поджидаем.
— Вот как, — каждым своим словом он будто выигрывал ещё секунду, чтобы вернуть на лицо привычную маску добродушного мэтра. — Что-то случилось?
— Вам придется проехать с нами, там все и расскажем.
— У меня сейчас встреча, я никак не могу, — писатель тряхнул рукой, скидывая на запястье браслет часов, и по-деловому взглянул на циферблат. — Может, завтра?
— Вы не поняли, — прищурился я, не сводя глаз со своей добычи. — Это не просьба. Садитесь, пожалуйста, в машину.
Я кивнул на наш старый потертый жигуль.
— Вы приехали на этом? — изобразил удивление Светлицкий.
— Наша «Волга» сломалась, — кивнул я. — Присаживайтесь на заднее сиденье.
— А в чем дело? — Светлицкий вовсе не торопился исполнять мой приказ.
Сказывались всё-таки годы его службы — никакого особенного пиетета он ни ко мне, ни к нашей группе не испытывал.
— Мы все объясним… Не здесь.
— Я что, задержан? — вдруг повысил он голос.
— Нет.
— Тогда, Андрей Григорьевич, я, пожалуй, откажусь от вашего предложения.
— А я все-таки настаиваю, — в моем голосе скрежетнул металл. — Садитесь в машину.
— Вы сами сказали, что я не задержан, — впился в меня недобрым взглядом писатель. — Следовательно, я могу отказаться.
— Не можете.
— И все же я откажусь.
— Не получится, вы сами виноваты… — я приблизился к писателю.
Светлицкий недоуменно вскинул брови.
— В чем?
— В том, что придется применить… — я не закончил фразу, а перешел к действиям.
Сделал еще шаг и очутился возле писателя. Р-раз! Схватив его за запястье, рывком дернул его руку на себя, одновременно ударив в локтевой сгиб снизу. Секунда, и рука Светлицкого оказалась загнута ему за спину. После проведённого приёма добыча была у меня в крепком захвате.
Такого напора он от меня никак не ожидал. Видно, думал, что я буду вести дальше интеллигентные разговоры. Инстинктивно писатель попытался высвободиться из захвата, дернулся сильно, крепкий, зараза. Но я сдавил его горло другой рукой, поджимая к себе, и усилил давление на загнутую руку. Писатель застонал от боли, а потом зашипел:
— Это тебе так просто не сойдет с рук!
— Вы задержаны, гражданин Светлицкий, по подозрению в трех убийствах и одном похищении.
— Что⁈ — хрипло выдохнул он.
— Федя, — повернулся я к напарнику. — Давай браслеты.
— Что за бред⁈ — Светлицкий снова попытался освободиться, но уже не так рьяно. — Вы меня в наручниках собрались вести? Отпустите, я сам пойду.
— Поздно, Всеволод Харитонович, — ухмыльнулся я. — У вас была такая возможность.
Федя захватил свободную руку задержанного и защелкнул на ней браслет. Завел ее за спину. Притянул скованную кисть к захваченной мной руке и навесил скобу на другую руку.
Щёлк — руки писателя оказались скованы. Теперь можно отпускать, но
