Наше появление произвело переполох. Забегали какие-то люди, лошадь тотчас распрягли, и мальчик лет двенадцати начал «водить» ее по двору. С крыльца спустилась миловидная, дородная женщина с заплаканными глазами, как я догадался, хозяйка, и пригласила нас в дом.
— Как Дуня? — первым делом спросил ее Котомкин.
Женщина только горестно махнула рукой и принялась промокать глаза краешком головного платка.
— Плоха, совсем плоха, дохтур счас у нее.
Мы вошли в дом, и хозяин проводил нас прямиком к больной. В светелке царила полутьма и стоял тяжелый запах. На лавке у стены лежала под одеялом девушка, над ней возвышалась высокая сутулая фигура врача. При нашем появлении он повернулся и что-то сказал по-немецки.
В затемненной комнате, да еще против света, слепящего сквозь неплотно завешенное окно, я его не рассмотрел.
— Гутен абенд, герр доктор, — поприветствовал я его.
— Добри вечер, — ответил он мне по-русски.
Я подошел к больной. Худенькая девушка с бескровными губами и запавшими глазами с трудом приподняла веки.
— Здравствуй, Дуняша, — поздоровался я.
— Здрасти, барин, — чуть слышно, ответила она. Перед постелью на табурете стоял тазик, а доктор держал в руке ножичек, немного напоминающий современный скальпель.
— Вас ист чужой меншен? — строгим голосом спросил он портного.
— Их ист русиш доктор, — ответил я за Котомкина.
— Русиш доктор, ха-ха-ха! — демонстративно рассмеялся на мое представление немец, явно нарываясь на неприятности. — Велеть подать светчи, — приказал он хозяину. — Здесь ист один доктор — это ист доктор Винер! — немец пожевал губами и добавил: — Их делать операций.
Я подошел к окну, сорвал закрывающую его материю и распахнул раму.
— Велите принести воды вымыть руки, — сказал я портному. Тот поспешно вышел из комнаты.
— Их делать операций, — повторил немец, пораженный моей бесцеремонностью.
— Нихт операция, — рявкнул я, пресекая его попытку взять Дуню за руку. — Вали отсюда, придурок!
— Вас ист «придурок»? — растеряно спросил он. Как «придурок» по-немецки, я не знал и смог перевести только как «огромный дурак».
— Зи ист гроссе дункель.
Винер дернулся, но, наткнувшись на мой взгляд, не решился что-нибудь предпринять и встал у стены с оскорбленным видом.
«Аля, — отчетливо произнося слова, сказал я про себя, — попробуй понять, о чем думает девушка.»
Алевтина посмотрела на меня и кивнула.
В комнату вернулся Котомкин, а за ним парень с керамической корчагой и полотенцем. Я вымыл руки и велел всем выйти из комнаты. Остались только мы с Алей и доктор.
— Закрой дверь, — попросил я Алевтину. Она плотно прикрыла дверь.
— Теперь помоги мне снять с нее рубашку.
Аля посмотрела на меня круглыми от удивления глазами, но не тронулась с места.
— Ты что? — спросил я.
— Срамно это, Алексей Григорьевич, — чопорным голосом сказала она, поджимая губки.
— Ревновать не нужно. Я, когда тебя лечил, осматривал?
Она кивнула и сказала, глядя в сторону:
— Так то меня.
То о чем я подумал, было предназначено только для нее, и это можно не предавать гласности. Аля улыбнулась и проворно сняла с девушки рубаху. Дуня почти никак не реагировала, безжизненно улыбалась.
— Эй, ты, — обратился я к немцу, — ду бист фонендоскоп?
Винер смотрел на меня непонимающими глазами. Фонендоскоп, видимо, еще не изобрели.
— Трубка у тебя есть, слушать?
Я жестом показал, что мне нужно. Немец, кажется, понял.
— Найн, — коротко ответил он.
Пришлось слушать Дуню ухом. Чтобы зазря не нервировать Алю, я прослушал ее сердце и легкие со спины. В сердце были небольшие шумы, нормальные в таком ослабленном состоянии. Легкие были чистые. Живот нормальный.
Единственно, что мне не понравилось — это нитевидный пульс. Похоже было, что или девица заморила себя голодом, или ее угробил присутствующий здесь лекарь неумеренными кровопусканиями.
Аля, успокоенная моими целомудренными действиями, помогла одеть и уложить Дуню в постель. Что делать с ней, я не знал. Никаких явных признаков болезни я у нее не нашел.
— Ты узнала что-нибудь? — спросил я Алю.
— Она влюблена, — зашептала Аля мне в ухо, — и боится, что батюшка узнает и прибьет парня… Зовут его Семен.
— Эй, ты чего это удумал! — закричал я на немца, перебив Алю, — а ну отойди от нее!
Пока мы шептались, лекарь подобрался к больной со своим скальпелем, собираясь вскрыть ей вену на руке для кровопускания.
— Я ист исполнить свой долг! — угрюмо проворчал немец, отступая от Дуни.
Его глупое лицо светилось святой верой в свою правоту. Я не стал вступать с ним в научный диспут, просто взял за плечо и выпихнул из комнаты. В дверь тотчас просунулась голова хозяина.
— Ну, что ваше благородие?
— Пока не знаю, — честно ответил я, — но немца на порог больше не пускайте, если не хотите, чтобы дочь померла. Да, а кто такой Семен?
При упоминании этого имени Дуня зашевелилась.
— Какой Семен? — удивился моему вопросу Фрол Исаевич.
— Не знаю, какой-нибудь Семен у вас в доме есть? Молодой и красивый.
— Есть, подмастерье. Что касаемо красоты, то я не девка, на него любоваться. Только откуда ты его знаешь?
— От верблюда. Немедленно пришлите его сюда.
— Да зачем он… — начал было говорить Котомкин и замолчал, мрачно взглянув в сторону дочери.
Удобно иметь дело с умным человеком.
— Красивый, говоришь, — пробурчал он, и лицо его начало багроветь. — Так вот оно в чем дело? Да я его, стервеца!..
Я не дал договорить и вытолкал из комнаты в сени.
— Вы его… а дочка между тем помрет.
Портной сердито посмотрел на меня, хотел что-то сказать, потом раздумал.
— Фрол Исаевич, вы же умный человек, так и поступайте по-умному. Сначала разберитесь, что к чему, потом рубить будете. Возможно дело-то не в ней, а в вас. Не могу поручиться, но по-моему дело выглядит так: Дуня влюбилась, вам Семен не нравится, признаться она боится, вот и впала в тоску. А тут вы еще натравили на нее этого ненормального немца, который кого угодно в могилу загонит. Понятно я говорю?
— Понятно, — убитым голосом ответил хозяин.
— Так что с этим Семеном?
— А что с ним, с ним ничего. Пустой малый и лодырь. Напился надысь пьяный, буянить начал, я и велел его в шею… Видать, ваша правда, барин, как я его прогнал, Дуня-то и занедужила. Вернуть-то можно, токмо зачем мне такой зять?
— А вы по-умному сделайте, все, может, и обойдется. Главное — девочку спасти. Это в натуре человеческой: чем больше препятствия, тем сильнее хочется. Так зачем препятствовать? Дуня у вас девушка разумная?
