— Ричард… — цедит Ги. — Проклятый кретин! Комедиант! Хоть бы ему наконец-то размозжили башку!..
* * *
…Возникшая перед мысленным взором картина растаяла… Я вытер пот со лба. Что это?.. На мгновение я ощутил все то, что ощущал тот человек в пустыне… Усталость. Упорство. Злобу. Напряжение… Но я снова был в мирном трактире, где шумели пьяные школяры.
Я уставился на тамплиера и залпом осушил свой кубок.
Тамплиер (точно, Ги де Эльбен!), видимо, что-то почувствовал, потому что повернулся в мою сторону и тоже уставился на меня. Его глаза расширились:
— Андрэ! Дьявол! Это действительно ты или мне померещилось?
— А ты как думаешь?
Мы поднялись одновременно.
— Клянусь святым Мартином, это все-таки ты!
— Я, я, давайте к нам! — Я сделал приглашающий жест в сторону свободной скамейки.
— Здравствуйте, господин де Эльбен, — вежливо произнес Тибо.
Тамплиер ощерился:
— А-а, ты еще жив, толстячок. И брюхо вдвое больше отъел. Как думаешь, если с тебя сальце снять, на скольких боровов хватит?
Тибо со смущенной улыбкой погладил собственный живот. Ги уселся.
— Андрэ, позволь представить тебе Годфри де Фраго, рыцаря графа Раймонда… Годфри, это Андрэ де Монгель, крестоносец и мой давний друг.
— Ну, за встречу.
— За встречу.
Осушили кубки.
— Вот уж не думал, что встречу тебя здесь, — сказал Ги, вытирая губы.
— И я не думал.
— Как отец-то твой? Здоров?
Я постарался сохранить спокойное выражение на лице, в то время как мысли мои бешено неслись вскачь. Почему Ги интересуется здоровьем моего отца? Может быть, старый граф де Монгель чем-то болен и Андрэ об этом рассказал Ги де Эльбену? Или это просто дань вежливости?.. Ладно, попробуем сыграть вслепую. Рассказывать всем и каждому, как меня сильно ударил по голове Гийом де Бош, мне уже порядком надоело.
Я коротко кивнул.
Разговорились. Я старался врать поменьше и побольше налегать на известные мне факты. Упомянул о турнире в Арле. Благодаря нескольким дням, проведенным в замке барона Бернарда, а также нерегулярным допросам Тибо, я уже приблизительно знал, что там было. Упомянул войну за Эгиллем. Это сообщение де Эльбена изумило.
— За какого дьявола тебе это понадобилось? — спросил он.
— Захотелось размяться, — коротко ответил я. Ги кивнул. Это было единственное правдоподобное объяснение, почему сын графа Монгеля влез в склоку между баронами чужой страны, да вдобавок еще действуя едва ли не как простой рыцарь одного из них.
В свою очередь сьер Ги и сьер Годфри поведали мне, что привело их в Безье и, в частности, в этот трактирчик. История была прелюбопытнейшая.
Граф Раймонд Тулузский, которому было глубоко наплевать на религиозные воззрения своих подданных, пытался и с подданными по этому поводу не ссориться, и с Папой Римским не конфликтовать. Хотя прадедушка Раймонда и был героем первого крестового похода, Раймонд все-таки предполагал, что терпение римской курии к потомкам героического прадедушки не безгранично. Вместе с тем открыто выступить против еретиков, которых в его землях было не меньше, чем католиков, он тоже не хотел. Причины были. Папаша Раймонда, которого тоже звали Раймонд (только не номер шесть, а номер пять), пару раз попытался расправиться с еретиками самым простым способом — огнем и мечом. Но еретики тут же обращались за помощью к испанскому королю, признавая себя его вассалами. Поэтому Раймонд № 6 выбрал срединный путь: то разорял какой-нибудь католический храм, то шел войной на чересчур наглого еретика. И храмами, и еретиками он занимался примерно в равной пропорции. Чтобы никому не было обидно.
Однако если его подданных такая политика в общем устраивала, то Папу Римского отношение Раймонда к Святой Апостольской Римско-Католической Церкви с каждым годом устраивало все меньше. Дряхлый Целестин III не уставал присылать в Лангедок своих легатов, облеченных самыми высшими полномочиями, для искоренения вольнодумства. И если с местными епископами и архиепископами, которые более-менее представляли себе расстановку сил, еще можно было как-то договориться и поладить (хотя, надо отдать должное, Раймонд шестой был на ножах и с ними тоже), то поладить с легатами было гораздо сложнее. Легаты, например, не понимали, почему граф Раймонд не может просто взять и перебить всех еретиков. Объяснять легатам, сколько тут еретиков, было нельзя — это грозило очередным интердиктом. Сиречь — отлучением от Церкви.
Кстати об интердиктах. Раймонд уже пережил несколько интердиктов, и лично его отлучение не волновало. Но, мысля стратегически, он все-таки старался интердикта избежать. Во-первых, половина его подданных еще оставалась католиками. Во-вторых, на жизнь и имущество отлученного покуситься может кто угодно. Отлучение ставило Лангедок в положение весьма неудобное, поскольку отнюдь не все соседи были мирными и доброжелательными.
Раймонду приходилось вертеться ужом, чтобы поладить и с собственными вассалами, и со своими городами, и с Папой Римским, и с кучей заинтересованных сторон, начиная от английского короля Ричарда и кончая кастильским королем Альфонсо.
Поэтому, не выступая открыто против центров ереси — таких, как Альби, Аженуа или Монсегюр, — Раймонд плакался в жилетку папским легатам и уверял, что это вовсе не он, а какие-то еретики и рутьеры сожгли такие-то и такие-то монастыри. Он, конечно, пытался, но…
Поначалу ему верили и соглашались подождать, пока он сам наведет порядок. Но могущественному графу Раймонду почему-то никак не удавалось изловить проклятых еретиков и рутьеров. Вся эта бодяга тянулась не один год, пока наконец у папской курии не возникло подозрение, что Раймонд водит их за нос. Для того чтобы курия могла выпустить пары, Раймонд предоставил легатам возможность собственноручно погонять еретиков. Гипотетически правами на подобные мероприятия легаты располагали и без разрешения графа, но многого ли стоит право изловить и наказать преступника, если в распоряжении судий нет ни следователей, ни свидетелей, ни тюремщиков, ни конвоиров? Граф Раймонд оных личностей легатам предоставил. В минимальном, конечно, числе. Так чтобы свести на нет все предприятия по искоренению.
Когда легат со своим сопровождением направлялся в какую-либо местность, еретики либо делали вид, что они верные католики, либо временно сбегали из этой местности куда-нибудь подальше. Оставались самые фанатичные и принципиальные. А этих, как считал граф Раймонд, и сжечь не помешает. Умные сеньоры вроде того же Роже Безьерского просто сматывались из города, когда к нему подъезжала процессия во главе с легатом. Не то чтобы Роже опасался, что его могут сжечь в собственном городе, нет! Но открыто ссориться с легатом он тоже не хотел. А открыто становиться на его сторону, озлобляя против себя жителей Везье или Альби, тем более.
