помолчал-помолчал и выдал:
— Знаешь что? Я не хочу!
— Чего не хочешь? — удивился я и на всякий случай насторожился.
— Вичка умерла, — сказал он — меня аж передернуло.
Неужели Вичка — Наташкина подруга? Видел же ее на днях, была бодра, весела и полна жизни.
— Плечко? — переспросил я, ушам своим не веря.
— Угу. Утром у них в гараже нашли. Они ж соседи наши. Так вот — я не хочу, чтобы меня съели черви!
Казалось, его голос отдает сыростью кладбищенской земли, затхлостью вскрытого склепа. Словно он побывал в чумном городе и выжил. Будто корабль утонул, а он один выплыл и, бессильный, валялся среди трупов.
Аж нехорошо стало, зябко, и я передернул плечами.
— Правильно, — одобрил я его выбор и попытался вспомнить, умирала ли Вичка в той реальности.
То ли память подвела, то ли нет, не умирала, я бы такое запомнил.
— А отчего умерла? — спросил я, уже догадываясь.
Каюк посмотрел на сбегающую по лестнице Наташку, подождал, пока она подойдет, и объявил:
— Вичка… того.
— Не поняла… — не глядя на него, сказала Наташка.
— Сторчалась. Померла, в общем, Вичка твоя.
Цыкнув зубом, Каюк поплелся прочь. Наташка непонимающе захлопала ресницами.
— Гонишь? — бросила она ему в спину. — Охренел так шутить?
— Похоже, это правда. Зачем ему врать.
Наташка раскрыла рот, ушла в себя. Осознав услышанное, укусила себя за руку, и в глазах заблестели слезы. Я молчал. Пусть осмысливает бренность бытия.
— Мы ж недавно виделись… — прошептала она. — Ей пятнадцать лет, как же так⁈
— Передоз. Или вкололи дрянь, которую сварили неправильно. Юрка сказал, ее утром нашли. Значит, она в сейчас в морге, и похороны нескоро. Идем домой. — За руку я увлек сестру на улицу.
Школьный двор мы прошли молча. Вырулили на трассу, побрели домой, и тут сзади донесся свист.
— Наташа! Постой! — крикнули сочным басом.
Мы обернулись. Наташку перекосило, она вцепилась в мою руку. И радость на ее лице, и растерянность. К нам широким шагом шел высокий патлатый парень в джинсах и джинсовой же ветровке. В руках он держал три крупные розы, обернутые прозрачной пленкой.
Немного подумав, сестра решительно сказала:
— Валим! — И поволокла меня прочь.
— Кто это? — спросил я, уже догадываясь.
— Влад. — Удивительно, как ей удалось прорычать слово, где нет звука «р»?
— Да подожди! — донеслось сзади.
— Не звони мне больше! — крикнула она не оборачиваясь и побежала, отпустив мою руку.
Судя по шагам позади, он рванул ее догонять.
Огромных усилий стоило не поставить ему подножку. Я посторонился, пропуская его. Нельзя вмешиваться. Что делать дальше, должна решать Наташа, это ее жизнь. Надеюсь, она примет правильное решение. Вот только надежда, промелькнувшая на ее лице, когда Влад ее окликнул, меня смущала.
Влад настиг ее, рывком развернул, схватив за плечи, что-то горячо зашептал.
— Трахаться не с кем? — прошипела Наташка, встала на цыпочки, глядя ему в глаза. — Гоняй Дуньку Кулакову!
Он опять зашептал, попытался ее прижать к себе. Она позволила это сделать, а потом вывернулась.
— Если бы хотел — нашел бы способ!
Стряхнув его руки, Наташа зашагала прочь, Влад догнал ее, снова развернул. Сестра толкнула его в грудь, замахнулась:
— Отвали, я сказала! Еще раз подойдешь — ударю! Видеть тебя больше не хочу. Ссыкло. Подкаблучник! Гнида!
Сплюнув, она зашагала прочь.
— Потаскуха! — заорал Влад, бросил розы и принялся их топтать. — Да на хрен ты кому теперь…
Я как раз проходил мимо, со всей дури ткнул его локтем в «солнышко», еле сдержался, чтобы башкой об колено не приложить. Вместо того, чтобы ответить, Влад покорно сложился.
— Это ты шлюха, — бросил я и отвесил ему оплеуху. — Только подойди к нам — сядешь. Понял?
Он никак не отреагировал, хватая воздух разинутым ртом. Я думал, когда очухается, он захочет реванша, погонится за нами, но нет. Влад был типичным слизняком и маменькиным пирожочком. Выпрямившись, он в последний раз пнул розы — они-то точно не ответят — и гордо понес себя прочь.
— Нахрен тебе этот слизняк не уперся, — сказал я, подойдя к Наташе. — Горжусь тобой.
— Ненавижу! — Глаза ее метали молнии, грудь вздымалась. — Предатель! Как узнал, что папаня свалил, так приполз. Падла. Правильно ты его! Только мало.
— Ты молодец. Не каждый бы смог.
— Вот теперь я его бросила! — с гордостью сказала сестра.
Всю дорогу Наташка боролась со слезами, и домой мы шли молча.
В квартире Наташка закрылась на кухне, я улегся на свою кровать, все пытаясь вспомнить, что случилось с Вичкой в той реальности, но в памяти был пробел. Зато я точно помнил: Каюк оправдал свое прозвище и не дожил до восемнадцати. Так ли будет здесь? Появилась крошечная надежда, что он возьмется за ум.
Посидев на кухне и, видимо, проревевшись, Наташка крикнула:
— Я узнаю, что с Вичкой. — И убежала, хлопнув дверью.
Мне предстояло десять бестолковых дней. Потом — последний экзамен, и двенадцатого — судьбоносная встреча с тетушкой-проводницей, которую я в глаза не видел и пока не представлял, как убедить ее в том, что подросток, который за пределы города никогда не выезжал, может развести бурную деятельность в огромной и опасной Москве.
Ну а пока — обустраивать подвал, тренироваться и рыбачить, чтобы заработать еще хотя бы пять долларов. В любом случае первая поездка в Москву будет пробной. Смотаюсь с небольшой партией товара, прихватив на продажу что-нибудь условно-бесплатное. Например, можно скупить по дешевке орехи, которые у местных годами лежат на чердаках, никому ненужные. Или насобирать гальки на берегу и сдать аквариумистам, у нас ведь полно мелких разноцветных камешков, в том числе белых мраморных.
Так выражение «деньги лежат на земле» обретает прямое значение. Спасибо великое моему приятелю Витале, который все это рассказал. Вот уж правду говорят, что самое большое богатство — люди, которых мы встречаем.
Интересно, почем камешки можно продать аквариумистам?..
Глава 23
Десять нудных дней
В свете последних событий все, что раньше казалось бестолковым, заиграло новыми красками. В прошлой жизни я старался отмотать время до знакового события, проживал этот отрезок кое-как, теперь же такое отношение ко времени казалось преступным. Каждую минуту я старался обратить в пользу.
Знаковое событие — разговор с тетушкой и поездка в Москву. Как раз в садах поспела черешня, на подходе смородина и вишня. С клубникой я опоздал. Если возить, то только раннюю, в средней полосе уже скоро начнется своя.
Десять дней до экзаменов я проводил с пользой и удовольствием: рыбалка, море, тренировки, сборы в подвале нашим тесным кругом. Я научил детей играть в мафию, и игра их полностью захватила, сдружила и сплотила. Гаечка и Наташка напрочь забыли о разногласиях. Рамиль перестал бояться шагу ступить без спроса, он наконец почувствовал себя частью коллектива
Наташа с Ильей на рыбалку со мной теперь шли с неохотой, зато как азартно замирали под слова ведущего: «Город засыпает. Просыпается мафия».
Продавая рыбу, я накопил десять долларов, а на остальные деньги покупал еду домой.
Бабушка чуть ли не за руку отвела мать в суд, чтобы та подала на развод. Мать после этого ходила мрачнее тучи, но постепенно остыла и перестала на нас шипеть. Чтобы поддержать ее, мы с Наташкой каждый вечер организовывали семейный ужин, где говорили по душам: сперва только мы, дети, но вскоре и мама начала участвовать. В той жизни такое не только не практиковалось, но и осуждалось: родитель должен быть непререкаемым авторитетом, чтобы ребенок трепетал и не смел ослушаться.
Вот только во время откровений все мамины разговоры сводились к тому, что жизнь — это боль, и будет только хуже, кому она нужна, такая старая и страшная. Поначалу мы ей искренне сопереживали, но, как выяснилось, мама — манипулятор тот еще, и нытье — вампиризм чистой воды. Потому вскоре реагировать на ее жалобы перестал даже Борис.
Русский мы с Наташей написали на пятерки, осталось мне сдать геометрию, Наташе — географию.
И вот наступило одиннадцатое июня. Я надел черные брюки — еще дедовы, подшитые матерью, и обнаружил, что они спадают, а если затянуть ремень, то топорщатся. Из зеркала на меня смотрел беспризорник послевоенной Одессы, только что не лысый. Завершала картину пожелтевшая от времени советская рубашка, подаренная бабушкой. Она оказалась самой свежей их всех, но родом была из шестидесятых. Как кожа стариков приобретает горчичный оттенок, так и эта рубашка.
В таком виде я и отправился на экзамен.
Два дня перед ним мы собирались в подвале, с утра до вечера писали шпаргалки, учили билеты, их было двадцать
