Возле искалеченной Шахматной горки спорили двое – придворный архитектор Матвей Модестович Форелли, правнук навсегда осевшего в России славного итальянца, и знаменитый фонтанных дел мастер Сысой Рыбоедов. Диспут шел на повышенных тонах. Оба размахивали руками и чертежами, по всей видимости, уличая друг друга в отсутствии художественного вкуса и технической безграмотности, вместо того чтобы справедливо ругнуть великого князя Дмитрия Константиновича, изувечившего красоту ради призрачной целесообразности. Много ли электричества даст установленная им турбина? Хватит от силы на полдюжины лампочек.
Спорящие стороны были настолько увлечены изобличением изъянов друг друга, что не сразу заметили императора. Заметив – поклонились. Константин Александрович ответил особым кивком – одновременно благосклонным и дающим понять, что отвлекать государя от его мыслей сейчас не следует. Оба искусника поняли правильно.
Царская семья готовилась к переезду в Крым, где по совету лейб-медиков император проводил уже пятое лето, дыша кипарисами, магнолиями, зноем гор и теплым морем. В Большом петергофском дворце царила предотъездная суета, еще усугубившаяся приездом великой княжны Екатерины Константиновны с тремя фрейлинами и статс-дамой Головиной. Дворец напоминал цыганский табор. Но и распоряжавшийся переездом обер-гофмаршал, имея в своем распоряжении двух гофмаршалов и целый штат низшей прислуги, предпочитал сегодня действовать на свой страх и риск, не дерзая беспокоить государя.
Среди мыслей, занимавших Константина Александровича, особенно острым гвоздем засела в голове одна: где «Победослав»?
Корвет покинул Копенгаген шестнадцатого мая, о чем своевременно протелеграфировал Воронцов. Покинул – и пропал начисто. Вместе с канонеркой.
После Копенгагена он не заходил ни в один европейский порт. Это означало лишь одно: узнав о беспрецедентной по наглости военной демонстрации англичан в Ла-Манше, Пыхачев приказал изменить курс, чтобы обогнуть Великобританию с севера. Но даже и в этом случае экспедиция уже пять-семь дней назад должна была бы достичь Азорских островов. Однако каблограмма Пыхачева из Понта-Дельгада так и не поступила. В ответ на запрос русского Министерства иностранных дел испанский губернатор на Азорах любезно сообщил, что в водах, омывающих вверенные ему владения короля Хуана-Филиппа, «Победослав» и «Чухонец» не появлялись.
Россия не имела консула на Азорах, однако сомневаться в искренности испанских властей не приходилось. Что делить Испании и России, кроме неприязни к Альбиону?
Император вполне понимал горячность Пыхачева и сочувствовал ей. Возможно, капитан поступил бы иначе, знай он о том, что резкий тон нот протеста заставил Англию открыть проливы уже к утру двадцать третьего мая. Но что сделано, то сделано. А дальше логически возникали три возможности.
Во-первых – и думать об этом было больнее всего, – корвет и канонерка могли погибнуть в шторм. О небывало сильной для этого времени года буре писали все европейские газеты. Сообщалось о по меньшей мере шести погибших судах – и ни слова о «Победославе» и «Чухонце».
Последнее еще ни о чем не говорило. Отсутствие спасенных – дело, к сожалению, обычное при гибели корабля в шторм. Отсутствие найденных обломков и вещей, по которым удалось бы идентифицировать затонувшее судно, – тоже не такая уж большая редкость. Иной раз от судна не остается просто-напросто ничего. Мало вероятно, чтобы сразу от двух – но и это случается.
Во-вторых, по причине, известной ему одному, но несомненно веской, Пыхачев мог отказаться от захода на Азоры и устремиться сразу к Сандвичевым островам. Этот вариант Константин Александрович считал наименее вероятным, но он давал надежду. Сандвичевы острова не Азоры, подводный телеграфный кабель туда еще не проложен и будет проложен не скоро. Пройдет месяц, а то и два, прежде чем весть о благополучном прибытии наследника в Гонолулу достигнет Европы. А значит, месяц или два будет жить надежда.
В-третьих, исландские пираты, «морская чума», вредоносный нарыв, все еще существующий благодаря попустительству великих держав. Для многих «исландская карта» слишком соблазнительна, чтобы отказаться от мысли разыграть ее в политическом преферансе. Госпожа Политика не знает, что такое мораль в поступках. О морали, о божеских законах можно вволю болтать на конгрессах, но кто поверил, тот проиграл.
Могли ли «Победослав» и «Чухонец» подвергнуться нападению в открытом море?
Могли. Не исключен даже вариант сговора между англичанами и исландцами. Вряд ли это можно доказать, но упускать из виду не стоит. Но не о том сейчас речь! Речь о судьбе наследника!
До вчерашнего дня император не рассматривал всерьез этот вариант. Вчера, однако, поступила телеграмма от русского военно-морского атташе в Лондоне адмирала Кончака, обратившего внимание на крошечную заметку, напечатанную в шотландской газете «Скотчмен» на восьмой полосе непосредственно перед разделом объявлений. Вот что в ней говорилось:
СРАЖЕНИЕ У ОРКНЕЙСКИХ ОСТРОВОВ?
Как стало известно редакции, вчера, 24 мая, рыбаки, промышлявшие сельдь в море к западу от острова Уэстрей, отчетливо слышали канонаду, продолжавшуюся в течение нескольких часов и постепенно смещавшуюся с северо-востока на северо-запад. По словам рыбаков, один из которых служил прежде в Королевском флоте, в канонаде участвовало несколько крупнокалиберных орудий, чьи мощные удары, вероятно, были слышны и жителям береговой Шотландии. По всей видимости, мы имеем дело либо со скрытыми от общественности маневрами Королевского флота, либо, что вероятнее, с очередной вылазкой исландских «ловцов удачи». Вызывает удивление позиция правительства Ее Величества, допускающая появление этих джентльменов вблизи берегов Шотландии. Так или иначе, навигацию в наших северных водах вряд ли можно считать полностью безопасной.
Ни одна из английских газет не перепечатала заметку из главной газеты малолояльных шотландцев. Судя по всему, адмирал Кончак сделал свое открытие случайно, спустя десять дней после сражения – или все-таки маневров? Тотчас в Лондон полетели шифрованные депеши. Агентурам Третьего отделения и Разведывательного управления Генерального штаба были поставлены новые задачи. Узнать подробно и доложить! Спешно!
Не спал Большой дом на Литейном. Генерал Сутгоф запросил дополнительных сумм, кои и были немедленно выданы Константином Александровичем из своих личных средств. Императору было противно сознавать, что эти деньги пойдут на вербовку новых агентов из числа англичан – врагов, конечно, но врагов традиционно уважаемых. Обиняками Сутгоф дал понять, что намерен расконсервировать своих агентов в Интеллидженс Сервис, сберегаемых пуще ока. Дипломатам и нелегалам предстояла нешуточная работа.
Начало игры. Той игры, проигравшему в которой не позавидуешь. Расплата – унижение и ослабление страны, бедствия для ее народа, а иногда и жизнь монарха в довесок. Риск огромен, а не играть нельзя: отказ от игры в конечном счете тоже проигрыш. Тем более – России, похоже, брошен вызов. Ах, если бы удалось доказать причастность англичан!..
Но стоп! – пока еще не доказан самый факт пиратского нападения. А если последнее имело место, то чем все-таки кончилось дело? Пыхачев не из тех, кто способен сдаться в плен без боя. Он пойдет на сдачу, лишь полностью исчерпав боевую мощь корабля и исключительно для того, чтобы спасти жизнь наследника престола. Но если цесаревич в плену, то почему до сих пор не переданы через посредника условия его освобождения?
Неужели погиб?
Шагая по аллее, император не замечал ни веселой зелени кленов и лип, ни изменчивых солнечных пятен на узловатой древесной коре. С глубоким анализом сегодня не ладилось, мысли все время возвращались к наследнику. Ах, Мишка, Мишка… любимец матери, зря не поротый в детстве… беспутный шалопай, но ведь родная кровь!
Слабость длилась недолго. Ссутулившийся старик взял себя в руки, расправил плечи и поморщился от внезапной рези в правом легком. Да, пора в Крым… дышать кипарисами. Надолго ли – бог весть.
Аллея сделала плавный поворот. Справа в беседке, полускрытой кустами боярышника, мелькнуло пышное женское платье.
Прислуга? Нет. Фрейлина Катеньки?
Скорее она сама. Знакомый наряд.
С кем это она здесь уединилась?
Совершенно неуместная сейчас заговорщицкая улыбка изогнула морщинки на лице императора. Полуобернувшись к денщику, Константин Александрович приложил палец к губам. Денщик замер без единого слова, а император, бегло оглядевшись – никого, – направился к беседке на цыпочках. Ни шелест палой листвы, ни хруст веточки не могли его выдать – парк хорошо вычистили после зимы. А шорох одежды почти не слышен, если не делать порывистых движений – эту истину Константин Александрович усвоил еще в детстве, беззаботно играя в этом же парке.
