переобулась.
Занятно.
Щука еще немного покричала, повоспитывала меня, но, видя, что от меня реакции не дождешься, ушла на свое рабочее место. Народ потихоньку начал рассасываться.
Я хотела забрать свои вещи и печатную машинку из кабинета № 21, но он был опять опечатан. Засада.
По дороге в копировальный я заглянула к Зое, может, одолжу у нее печатную машинку на время, у нее старая хоть кое-как, но работает.
Как ни странно, даже Зоя от меня недовольно отмахнулась и тщательно изобразила крайне занятый вид.
Ну, ладно.
Я шла в копировальный, размышляя, что делать, народу там всегда было полно, и спокойно сесть напечатать новый текст для синих папок у меня не будет ни времени, ни возможности.
В коридоре я столкнулась с Васькой Егоровым.
— Горшкова, — он пристально посмотрел на меня серьёзным взглядом, — я всегда к тебе хорошо относился, ты знаешь. Поэтому скажу тебе одну вещь. Напоследок.
— Что? — не поняла я.
— Ты очень разозлила Мунтяну. И он скоро вернется из Москвы, — продолжил Егоров, — на твоем месте я бы сейчас бросил всё и срочно уехал на Крайний Север или в Киргизскую ССР.
— Почему?
— Там он тебя не сразу найдет, и ты вполне можешь дожить до пенсии…
С этими словами он развернулся и, насвистывая, зашагал по коридору. А я осталась стоять, в непонятках.
Копировальный так только назывался. На самом деле это был огромный зал, где было всё, что угодно. Постоянно там находились человек тридцать сотрудников. И все эти люди печатали на машинках, стучали, роняли папки с бумагами, доставали с верхних полок стеллажей какие-то ящики, хлопали дверями, смеялись, разговаривали, ругались, — в общем, шум стоял такой, что почти ничего не было слышно.
Мне отвели небольшой столик почти у самого прохода. И куча народу все время слонялась туда-сюда перед глазами. Печатную машинку всё же выдали. Далеко не новую, пару кнопок там западали, в общем, всё стало сложнее.
Щука, как и обещала, переложила на меня огромную кучу дел. В основном, надо было печатать, сверять и переделывать кипы бумаг. Она регулярно заглядывала с демонстративной проверкой — контролировала мое присутствие на рабочем месте.
И началось у меня веселенькое времечко.
А тут еще Репетун с Максимовой приперлись и с кривоватыми улыбочками заявили, что вести переписку с читателями сейчас у них нет времени. И оставили у меня полмешка нераспечатанных писем.
Чёрт! Все в кучу!
Я как раз подклеивала разваливающуюся древнюю папку из архива, как в копировальный заглянула Зоя и кивком поманила меня на выход. Я вышла за ней. Зоя стояла у окна в боковом коридоре и мяла в руках листочек.
— Ты чего хотела? — спросила она меня неприветливо.
— Просто поговорить, — пожала плечами я.
— Говори, — кивнула Зоя, — только быстро, я на минуту еле вышла, Швабра меня пасет.
— Что случилось? — напряглась я.
— Из-за тебя всё, — сердито хмыкнула Зоя. — она же знает, что мы с тобой подружки, вот и отыгрывается теперь на мне по полной.
— Зоя, что за ерунда происходит? — нахмурилась я. — Все от меня шарахаются, вон даже Репетун с Максимовой отморозились.
— А что ты хотела! — вскинулась Зоя. — ты слишком быстро пошла вверх. Иван Аркадьевич тебе во всем оказывал протекцию. И все это видели. Теперь его нет. Вот и результат. Сама всё видишь же.
В общем, когда Зоя ушла, я крепко задумалась.
Что ж, сама виновата. Нужно поскорее возвращать Ивана Аркадьевича или менять работу.
С таким подходом спокойно жить мне не дадут. Да и зарплата у меня теперь будет, как раньше, копеечная.
Еле-еле я досидела до долгожданного гудка и рванула в газету, к Ивану Тимофеевичу. Сосед был хмур и малоразговорчив:
— Лидия Степановна, — сказал он каким-то слишком уж официальным голосом.
Я внутренне напряглась, но не подала виду.
— Вы помните, у нас был разговор о жалобе на вашу колонку от читателя?
Я кивнула.
— Так вот, проверка начинается послезавтра, — вздохнул он, — от Быкова прислали список вопросов. И мне он не нравится.
Иван Тимофеевич сделал паузу и посмотрел на меня, мол, прониклась ли я.
Я прониклась.
— И самое непонятное для меня, — упавшим голосом продолжил сосед, — мне не удалось найти с ним компромисс. Даже через звонок от серьезных людей. Он настроен крайне решительно и, чего уж там темнить — предвзято. Так что готовьтесь.
Мда, значит, опиюс решил отыграться за демоническую Олечку.
После разговора с Иваном Тимофеевичем я заскочила на Ворошилова: нужно было сменить на завтра костюм, проветрить квартиру и решить, что делать с папками (перепечатывать тексты прилюдно, в копировальном, было невозможно).
В квартире оказалась Римма Марковна. Глаза ее были заплаканы.
— Лида, — всхлипнула она, — а я тебя жду.
— Что случилось? — руки мои похолодели. Сегодняшний нехороший день так просто закончиться не мог.
— Там твоя свекровь решила забрать Свету! — выпалила она и расплакалась.
А вот теперь точно всё!
Я пристроилась за круглым столом Риммы Марковны и вставила листы в пишущую машинку. Деревянная спинка скрипучего стула по-инквизиторски злобно врезалась в позвоночник. Было жуть как некомфортно, но что поделать, мое любимое ортопедическое кресло и удобный компьютерный столик еще не изобрели. Придется пока так.
Я раскрыла синюю папку, ту, что сверху. Под номером 34. Тонкая пачка слегка пожелтевших листов, всё аккуратно подшито. Я пристально вчиталась в строки. Мда, теперь ясно, почему за этими папками идет такая борьба: это оказались протоколы заседания актива депо «Монорельс». Все протоколы написаны очень подробно: кто что сказал, какой вопрос задал, и кто что на это ответил. Так вот, товарищ N, да-да, именно тот товарищ N, который сейчас крайне обласкан в ЦК КПСС и считается перспективным кадром, задавал здесь много интересненьких вопросов. И давал уж очень любопытные комментарии. Прямо очень-очень любопытные как для этого времени с данной идеологией.
Я хмыкнула.
Да за эту информацию его даже не в Воркуту сошлют, а как минимум на Меркурий! Причем исключительно на ретроградный! Наговорил дядя лет на пятнадцать — точно (если не больше). А старательная секретарша все тщательно задокументировала. Умничка.
Я разулыбалась.
Ну, это же просто счастье какое, а не информация!
