всю жизнь — они чем-то созвучны моим собственным мыслям.
Павел потряс пачку «Таллинна» — сигареты закончились, высмолил все. В кабинете такая дымная завеса, хоть топор вешай, да и бутылка стояла пустая, только хмель не брал ни его, не профессора. Нервы, тут ничего не поделаешь, а у Сергея Константиновича еще огромный опыт с закалкой — бутылка превосходного коньяка на двоих это только для разминки.
— Ладно, ты слишком много знаешь потаенного, Павел, из того, что я бы мог доверить только самому близкому другу… или сыну. Удивил ты меня, сильно поразил, прямо в сердце. Сейчас…
Профессор наклонился над тумбочкой, и выложил на стол две пачки «Герцеговины Флор» — сигареты и папиросы. Потом извлек на свет еще одну бутылку коньяка, ловко ее откупорив.
— Между первой и второй промежуток небольшой, — пробормотал Сергей Константинович, разливая янтарную жидкость по стопкам. Они дружно выпили, и закурили. Нарушил молчание профессор:
— Почему ты открылся именно мне? Из-за нашего давнего знакомства, вернее, твоего со мною?
— Не только. Вы не выбросили партбилет, как другие, следуя всеобщему примеру — отчего вас затравили, и первым это стал делать «ступа» — он давно метил на ваше место, и, заняв его, показал себя истинным «демократом» — принялся давить всех оппонентов. Впрочем, ваши проблемы начались гораздо раньше, с лета 1985 года.
— Твои.
— Что «твои»? Мои проблемы?
— Переходи на «ты», так будет легче общаться, коллега. Странное ощущение — вижу перед собой облик парня, а говорю с ровесником. Так будет проще, когда мы с тобой наедине.
— Хорошо, Сергей Константинович…
— Можно без отчества, мы ведь ровесники. Ты такой же профессор, как и я, к чему условности. Эта тетрадка их просто стерла — так что привыкай. Мы с тобой на одной стороне. Про «лихие девяностые» ты рассказал, а что случилось с началом этой самой «перестройки», когда у меня проблемы начались по твоим словам.
— Григория Васильевича вывели из состава Политбюро — в нем Горбачев видел опасного претендента на пост генсека. Сфабриковали и пустили в оборот откровенную клевету.
— Так, теперь понятно, — профессор, даже если было у него легкое опьянение, протрезвел моментально, даже правый глаз прищурился, что происходило в чрезвычайно редких случаях. — И «ступа» решил воспользоваться удобным моментом и «подсидеть». Ведь так?! Он к этому времени докторскую защитил и профессором стал?!
— Так точно, — кивнул Павел, — еще в последний год правления Брежнева. Доносы на тебя писал, только им тогда хода не дали.
— Этим не удивишь, обычное средство в нашем террариуме, среди ППС, — совершенно равнодушно пожал плечами профессор, и закурил папиросу. Твердой рукой налил себе полную стопку, а вот Павлу плеснул половинку, негромко произнеся.
— Тело у тебя молодое, к алкоголю не тренированное. Нужно понемногу, а то что-то я не сообразил сразу.
— Так и я тоже, состояние как во времена «оно», когда за этим же столом мы выпивали не раз и не два. За диссертацией, когда работали….
— Это я сразу заметил, что с моим кабинетом ты хорошо знаком. Такие вещи чувствуешь моментально. Я все же в войну в особом отделе служил, не наивный юноша. А ты в «конторе» — выходит, и тут мы с тобой коллеги. Ты Брежневу писал — тебя ищут, это ясно. А в обком?
— Тоже написал — я ведь Романова знаю лично, ты познакомил нас на свое семидесятилетие. Как раз перед отставкой Григория Васильевича — все его начали сторониться.
— Так-так, — профессор задумался, постукивая пальцами по столу. Павел же поднялся со стула и походил по кабинету, разминая затекшие ноги. Странное ощущение снова оказаться в привычном для себя мире, да еще с человеком, которого он искренне любил и уважал. А теперь еще в новом для себя качестве в их отношениях.
— Хорошо. Завтра я позвоню Григорию Васильевичу и вечером с ним побеседую наедине. Мы любим порой по парку прогуливаться, — красноречивый взгляд профессора говорил о том, что 1-го секретаря ленинградского обкома могли банально подслушивать. Думаю, вам двоим следует переговорить тет-а-тет. Видишь ли, если тебя найдут сотрудники КГБ, то это одно, а если он, то совсем другое выйдет. Да и сам ты в курс раскладов войдешь. Да, ты зачем оружие с собой носишь? Не выгибай брови — у тебя пистолет в подмышечной кобуре, хотя ты его в портфель свой и спрятал.
— А ты думаешь, что в КГБ нет предателей?! Или хуже того — с источниками информации могут поступить в соответствие с правилом — так не доставайся ты никому!
— Хм, удивительно правильный взгляд на вещи. У тебя сочинение послезавтра будет?
— Да, пойду писать опус в аудиторию, я ведь абитуриент. Проблем не будет — я ведь по твоему примеру стал исторические романы писать. Здесь много такого, что на трилогию хватит, — Павел положил на стол портфель и стал доставать стопки напечатанных Эльзой фотографий, поисковый дневник и несколько тетрадок.
— Почитай — думаю, тебе будет очень интересно. И ночью спать не будешь, и утром сна не встретишь!
— Что это?!
— Мы нашли в нарвских подземельях скелет майора Розена, знаменные полотнища, ключи от города и легендарную казну Шлиппенбаха. Ту самую, в существовании которой у тебя никогда не было сомнений.
— Не может быть?! Ты не шутишь?!
— Еще как может быть, какие тут шутки. А это тебе самое наглядное свидетельство!
Павел достал сверток и развернул его — он выбрал самое сохранившееся полотнище. Развернул на столе и посмотрел на побледневшего профессора, который прикоснулся задрожавшими пальцами к вышитому золотыми нитями королевскому льву…
— Дождливая погода, товарищ, — Павел протянул спички немцу — лейтенант был в штатском, и, судя по тому, как он выглядел, Павел сразу понял, что в Берлине к его посланию отнеслись не просто серьезно. «Дойч» пришел на место встречи точно в срок, обычная питерская погода сыграла на руку — нигде не было видно «наблюдателей», не стояли машины, кроме синих «жигулей», но вот там, весьма вероятно, сидел тот, кого отправили к нему на встречу. Дерзко и неразумно, хотя кто знает этих немцев.
— Спасибо, товарищ, вы помогли, — получив обратно спичечный коробок, он услышал тихий шепот немца. — Идите прямо, через триста метров с вами встретится тот, кто скажет пароль.
Павел не стал кивать в ответ — зачем? Встретились случайно два человека, один другому дал «огонька», какие тут могут быть подозрения. Хотя за «союзниками» КГБ следило, но больше выборочно, не за простыми же офицерами строителями ННА ГДР.
Никритин пошел дальше по узенькой улочке, тротуары с деревьями, старые дома.
