— Службу государю и так нес, только не при дворе, а ловил преступников, — лаконично подвел я итог своей деятельности.
— И кого поймал?
— Двух страшных убийц.
— Кто подтвердить может? — спросил царь, пристально глядя мне в глаза.
— Разбойный приказ и подтвердит, если врать не будут. Тех убийц вся воровская Москва знала, думаю, и эти тоже, — указал я на толпящихся вокруг приказных. — Звали их Филька и Верста. На них больше крови, чем на ином татарском князе. Их все так боялись, что и ловить не смели.
Царь быстро повернулся к противной стороне. Прежде чем спрашивать, внимательно всмотрелся в лица. Не знаю, что он там разглядел, но вопроса не задал, опять обратился ко мне:
— Значит, целый приказ с ними не справился, а ты, такой герой, один всех побиваха?
— Я был не один, а с товарищем священником. Он от убийцы Версты и погиб, да и я едва спасся, случайно успел выстрелить первым. Верста уже раненый в меня нож так ловко бросил, что я едва не тот свет не отправился. Можешь сам посмотреть, вот след, — обнажил я горло с жуткого вида шрамом, — а это его нож, — добавил я, вытаскивая из рукава кинжал.
Царь взял в руки страшный даже с вида, необычной формы нож и долго его рассматривал. Потом поднял глаза на приказных:
— Ну что, правду он говорит или лукавит? Если соврете, головой ответите. Я сам все проверю!
Ответа не последовало. Лучащиеся преданностью и любовью глаза опустились к полу. Этого оказалось достаточно. Однако оказалось что царь еще разбирательство не кончил:
— А за что ты их кнутом учил? — спросил он меня уже совсем другим тоном.
Я вкратце рассказал свою историю, о том, как после убийства друга-священника попросил приказного дьяка Прозорова закрыть все городские ворота и предупредить караульных стрельцов об опасном преступнике. Тот ничего не сделал и все перепоручил присутствующему здесь приказному Василию Бешеному, тут я указал пальцем на человека с разбитыми губами. Приказной приказ не выполнил, все перепутал, в результате чего Верста в городских воротах убил восемь стрельцов и бежал.
Выслушав рассказ, царь задумался, потом спросил:
— Кто из вас приказной дьяк?
Прозорова на месте не оказалось, он, как большой начальник, своим присутствием приказ по утрам не баловал.
— Иван Иванович еще не пришел, но скоро будет, — пискнул, кто-то из присутствующих.
— Как, говоришь, его прозвище? — спросил меня царь.
— Прозоров, — ответил я.
— Какой же он Прозоров, он не Прозоров, а Позоров, так теперь пусть и именуется! — веско заявил Самозванец. — Как только явится, гнать его со службы в шею!
Тотчас раздалось общее вежливо-подхалимское хихиканье. Подданные разом поняли и оценили тонкую шутку сюзерена.
— Все понятно? — спросил царь разом весь приказ. Все присутствующие поклонились до самого пола. — А ты пойдешь со мной, — добавил Самозванец, и мы с ним вместе вышли во двор. Там оказалась целая толпа придворных: поляки в латах, густо украшенных перьями, прагматичные немцы в легкой, пешей броне, и русские бояре в полной, жаркой для летнего дня, боярской форме. Свита тотчас плотно окружила царя, и два пожилых, бородатых боярина попытались взять его под руки. Ходить самому, без помощи, царю не полагалось по дворцовому этикету. Самозванец резко их оттолкнул. На мой взгляд, сделал он это грубо, во всяком случае, бояре отошли от него с постными, недовольными лицами.
Я оказался на периферии дворцового круговращения вокруг первой персоны, и Лжедмитрий потерял меня из вида. Вани и моего донца возле коновязи уже не было, так что возвращаться на свою окраину мне предстояло пешком. Однако сразу же уйти не удалось. Царь вспомнил обо мне и окликнул:
— Эй, окольничий, иди сюда!
Тотчас все внимание сосредоточилось на моей скромной, побитой персоне. Подозреваю, что вид после драки с приказными у меня был еще тот, во всяком случае, присутствующие рассматривали меня с нескрываемым удивлением. Кое-кого из русских придворных я знал в лицо, видел в Боярской думе и на Царском дворе у Годуновых. Однако никого из более ли менее близких знакомых тут не было. Обращение ко мне царя как к окольничему сразу же вызвало у русских придворных, жгучий интерес. В разряде о рангах это был довольно высокий дворцовый чин, следующий сразу за боярским. Сам по себе по сравнению со званием боярина, он был невелик, но меня тут не знали, а если кто и помнил, то как дворцового лекаря Годуновых, а никак не окольничего, к тому же персональное внимание царя заставило смотреть на меня с повышенным вниманием. Я прошел сквозь толпу расступившихся царедворцев и поклонился царю.
— Подаришь свой кинжал? — спросил он, рассматривая при свете дня необычный нож покойного Версты.
— Конечно, государь, — не раздумывая, ответил я. — Сочту за честь!
— Как поправишься, сразу придешь ко мне, — приказал он.
Как в таком случае отвечают при Русском дворе, я не знал, потому ответил в духе восточных сказок:
— Слушаю и повинуюсь, государь!
Самозванец рассеяно кивнул и быстро пошел вперед. Вся толпа свиты спешно двинулась следом за ним. Лжедмитрий шел сам. Он так и не позволил боярам вести себя под ручки. Царь Федор на такие смелые поступки не решался.
Как только царь с двором удалились, из присутствия выскочили все приказные. Волнение от нежданного посещения государя была таким сильным, что им явно не хватило места внутри помещения. Все жадно глядели вслед яркой дворцовой толпе. На меня теперь смотрели вполне дружелюбно, как будто между нами и не было недавно небольшого недоразумения.
— Эка, царь Ваньку-то Позорова поименовал! — радовались чиновники несчастью недавнего начальника. Хор голосов на все лады комментировал недавнее происшествие: — Так ему, извергу, и надо! Будет теперь нос драть! Я теперь если что, ему прямо в морду плюну! А государь-то востер! Чисто Иван Васильевич, сразу видна порода! Не скажи, Грозный-то так бы ему не спустил, тотчас палача и на лобное место.
Больше всех меня удивил Васька Бешеный. Он тихо подошел сзади и нежно погладил меня по плечу. Я удивленно обернулся.
— Ты на меня сердца не держи, — шепотом сказал он, — я тебе еще пригожусь!
Его разбитая мной физиономия разом утратила волчьи черты, распухшие губы улыбались, а маленькие глазки горели внутренним теплом.
Я не успел ответить, как все внимание коллектива привлекла знакомая фигура недавно обожаемого начальника. Иван Иванович ехал на работу на прекрасной холеной лошади в сопровождении двух не то рынд, не то конюхов. Скопление народа возле присутствия его заинтересовало и он пришпорил коня. Тот сразу взял в галоп и спустя десять секунд дьяк был на месте. Прозоров картинно остановил своего красавца, и гнедой европеец встал на дыбы, перебирая в воздухе блестящими подковами копыта.
