Грач быстро положил свою руку на руку доктора:
— Это вы очень хорошо сказали, очень верно. Смерть всегда идет по линии наименьшего сопротивления. Но когда настанет наше время, смерть будет обламывать зубы о людей, будьте уверены.
— Вы думаете? К сожалению, я предполагаю (чтобы не сказать прямо: уверен), что мы с вами доживем еще до войны бацилл в стиле вашего Альмансора, с той только существенной поправкой, что будущие Альмансоры будут метать с воздуха колбы с бациллами… — Он оборвал резко и укоризненно покачал-себе самомуголовой: — Что же это я!.. Вы же, наверно, озябли: нынче на дворе мороз. Сейчас мы вас чайком погреем.
Он вышел. Грач сел на диван.
Странно: ни разу до сих пор-ни в ранней юности, когда только еще начинал революционную свою работу, ни в Питере, ни потом — в Петропавловске и вятской ссылке, ни даже за границей, в тамошней работе и беседах с Ильичем, — никогда еще не представлялось так ясно, какая огромная и беспощадная впереди предстоит борьба.
Война бацилл? Между двумя мирами, которых выводит в поле классовая война, примирения нет и не может быть. И в ней противник трудящихся, капиталист-эксплуататор, прибегнет ко всем мерам, вплоть до чумной заразы, только бы продлить свою власть.
Бауман поднялся, разминая плечи, и зашагал по комнате. Не успел он сделать двух кругов, как дверь раскрылась и на пороге встала женская фигура. Лицо было знакомо, но он вспомнил не сразу.
Подмосковный район. Фабрика Прошина. Забастовка 1902 года. Ирина.
Она подошла улыбаясь, слегка раскрасневшаяся от волнения:
— Вот не ждала! Ну никак не ждала, что именно вы… От доктора никакого толку не добиться. Он же конспиратор у нас совершенно невероятный. Говорит: человек как человек, «особых примет не имеет»…
Бауман перебил, пожимая руку:
— И правильно! Какие у меня особые приметы?.. Откуда вы все-таки узнали?
Ирина расхохоталась:
— В замочную скважину. Пришлось немного подождать: диван в скважину не виден, а вы на диване сидите. Думаю: нет! Не может быть, чтобы наш, как мешок, хлопнулся и к месту примерз. Не может этого быть… Обязательно будет ходить… Наконец слышу: пошел. Сейчас же попал на прицел, и, конечно же, я сразу узнала.
— А кто вам сказал, что я пришел?
— Марья Павловна.
— Марья Павловна?.. Это что, жена доктора? Она разве…
— Партийная? Нет! — потрясла головою Ирина. — Доктор, впрочем, ведь тоже не… Он бактериолог, вы понимаете. Но сочувствует… Из всех наших квартир это самая, самая лучшая. Мы давно пользуемся ею… Но до чего хорошо, что именно вы приехали! И что мы встретились… Я ведь чуть-чуть домой не ушла. Заходила передать Козубе…
— Ого! — радостно воскликнул Грач. — Козуба тоже здесь? Я думал, он в Киеве.
— Из Киева его меньшевики выжили, — насупилась Ирина. — Вы знаете, наверно, они работать нашим не дают, не брезгуют даже и под арест подвести. Козубу выжили не столько шпики, сколько меньшевики. Впрочем, он был рад: он Москву любит. Здесь, надо сказать, тоже пока меньшевистское засилье… Большой вред, что "Искра» сейчас за ними. К "Искре» привыкли за то время. когда ее Ленин вел, — привыкли каждому ее слову верить. И сейчас заводские хоть и удивляются другой раз тому, как "Искра» изменилась, а не разучились еще прослушиваться к ней. Меньшевики-то от рабочих скрывают, что там Ленина нет.
— Рабочие разберутся, не беспокойтесь, — усмехнулся Бауман. — А вы-то какими судьбами в Москве? Козуба мне говорил в Киеве, что вас арестовали и отправили в Восточную Сибирь, в ссылку.
Ирина тряхнула косами.
— "С каторги — и то люди бегают". Это вы Козубе сказали — верно? — в первый вечер, когда приехали на Прошинскую. Он постоянно повторяет. Ну если с каторги можно, то с этапа — и сам бог велел. Я только до Вологды доехала, там ребята помогли вывернуться. Я теперь — настоящая, товарищ Грач! Не-ле-галь-ная! Одно время в Саратове работала, потом сюда перебралась. Я в Коломне сейчас.
— А в комитете?
— В Московском? Что вы! Там меньшевики.
— То есть как? — нахмурился Бауман. — Наших вовсе нет?
— Козуба только. Его не могли не ввести: за ним вся Прохоровка — он ведь там теперь работает. Легально, да! Грачев Николай Николаевич… У вас, очевидно, рука легкая: ведь это вы его крестили.
— Адрес знаете?
Она подумала секунду.
— Вот что… Сейчас к нему идти неблагоразумно конечно. Но завтра я вас сведу. Обязательно. Потому что завтра заседание комитета, и до заседания вам необходимо сговориться, наверно.
— Ладно, — кивнул Бауман. — А где мы завтра с вами встретимся?
— Да здесь! — улыбнулась Ирина. — Я попросту останусь ночевать. На меня Марья Павловна сердиться не будет, она ко мне благоволит. Времени до сна много: по крайней мере, сразу введу вас в курс. Тут же очень трудно, товарищ… Николай. С одной стороны — меньшевики. Густылев, прошинский, кстати, здесь тоже. Важный стал, как же! А с другой стороны-зубатовщина: охранка здорово здесь среди рабочих действует.[10] В одну дудку с меньшевиками, собственно. И те и те- одинаково — душат революцию.
— Постойте, его же в прошлом году в отставку выгнали, Зубатова вашего?
Она вздохнула:
— Зубатова-то нет, а вот зубатовщина осталась. Хотя, говорят, и он есть… Сидит в департаменте полиции.
Дверь приоткрылась. Доктор блеснул очками с порога;
— Знакомые, оказывается?.. Ну, идите тогда в столовую чай пить, если вы не хотите признавать конспирации.
Комитетская явка, которую дал Козуба, оказалась опять-таки у врача, только у зубного. Такими «докторскими» явками подпольщики пользовались охотно: ходить «пациентом» можно, не возбуждая подозрений ни в швейцаре, ни в прислуге. Да и хозяина не подведешь: врач по самой профессии своей не отвечает за тех, кто заходит к нему на квартиру, даже в тех случаях, если — как сегодня, например, у зубного врача, на Бронной, в четвертом этаже — соберутся члены комитета и будут вести заседание в гостиной, где обыкновенно и ожидают пациенты. У доктора прием по записи. Кто и как докажет, что все на этот день в списке помеченные фамилии-фальшивые и фальшивы все пометки в приемном докторском дневнике за этот день; что никаких пломб он не клал и никаких зубов не лечил; что все это-декорация, а на деле-очередное заседание Московского комитета РСДРП?
Прием у доктора только по записи, и если бы даже в эти, забронированные за комитетом, часы позвонил какой-нибудь случайный пациент, доктор ответил бы ему, как ответил Бауману, пришедшему в указанный Козубою час на явку в зубоврачебный кабинет:
