— Но почему я должен бояться своих же граждан?
— Потому что в непростое время мы живём, как на вершине вулкана. Чистый Везувий, как по мне. Не думаю, что там все произошло мгновенно и ничего этого не предвещало. Некоторые признаки приближающейся катастрофы наверняка были зафиксированы жителями. Но они отмахнулись от них. А в Петрограде сейчас складывается практически точно такая же ситуация, в моральном отношении, что и в Помпеях.
— Вы утрируете, господин министр.
— Возможно. Но я все равно прошу вас сделать законопроект и подписать его у меня не далее, как завтра.
— Но я не смогу сделать его так быстро!
— Нужно сделать, Григорий Николаевич. Привлеките к этому кого угодно, включая и Гальперна, но закон должен лечь ко мне на стол уже завтра.
— Но…
— Никаких но. Послезавтра я выступлю на митинге на Путиловском заводе и зачитаю уже готовый закон.
— Хорошо, Александр Фёдорович, я сделаю! — Скарятин, устав спорить, коротко поклонился и вышел из кабинета.
Чуть позже пришёл Зарудный.
— Александр Сергеевич, мне нужны справки о революционном терроре, подготовленные охранкой. Наверняка, они должны быть в архивах.
— Да, да, мне докладывали об этом.
— Будьте любезны, пришлите мне кого-нибудь с ними как можно быстрее. Мне нужны некоторые сведения из них для общей картины.
— Хорошо. Они будут у вас не позже чем через час.
— Прекрасно, я жду.
Зарудный ушёл, а Керенский углубился в дела. Он просматривал, анализировал, думал и снова просматривал. Поневоле ему приходилось вникать, помимо юриспруденции, ещё и в экономику.
Ему попеременно то звонили, то заходили. Прибежал Коновалов, драматично закатывал глаза, заламывал в отчаянии руки, бродил взад-вперёд по его кабинету, да приговаривал:
— Саша, мы катимся в бездну. Наша промышленность останавливается, вокруг царит хаос, рабочие не хотят работать, ресурсов нет. Союзники заламывают на всё цены. Что делать, Саша? Что делать?
— Хватит изображать из себя Чернышевского, Александр Иванович! Работать надо. Думай, заставляй, введи один налог, убери другой, который мешает. Развивай торговлю между областями. Закупай хлеб на стороне. Делай стратегические запасы сырья. Введи бартер, в конце концов. Пусть заводы и фабрики решают свои проблемы взаимозачётом. Но не надо бегать и стегать себя очками.
— Как-как ты сказал? Стегать очками? Но как это возможно?
— САША! Возьми себя в руки, наконец! Возьми СЕБЯ в руки. Найди людей, шли их на х…, то есть ко мне, подготавливай предложения, я всё разрулю. А не разрулю, так пристрелю! — вспомнил Керенский о своём бескурковом револьвере, — Надоело мне всё это! Лучше не будет, и легче тоже, ты это понимаешь? На соплях и слезах промышленность не поднять. Её можно поднять только правильной политикой и квалифицированными, подготовленными во всех отношениях кадрами. Почему я тебе говорю прописные истины? Иди работать, Александр, и не мешай мне.
— Мне бы твои нервы и уверенность, — обиженно-обречённо пробормотал Коновалов, после чего убыл к себе. А вместо него тут же зашёл один из юристов коллегии и принёс небольшую стопку бумаг, доставленных из жандармского управления от Зарудного.
«Так, так, так, что тут у нас? Ага, список эсеров. Понятненько, список боевиков из числа эсеров. Борис Савинков, ну это естественно. Борис, ты не прав! Дальше, меньшевики, бунд, эсдеки, большевики, анархисты и прочие. Суть не важна. А списки полезные, под стекло их, что ли, положить», — задумался Алекс.
«Ладно, что дальше? Угу, количество терактов по годам, и что тут у нас? «С 1905 г. по 1907 г. в Российской империи террористами было убито и покалечено 4500 государственных служащих, к этому числу следует добавить 2180 убитых и 2530 раненых частных лиц.
С начала января 1908 г. по середину мая 1910 г. было зафиксировано 19 957 терактов и революционных грабежей, в результате которых погибло 732 госчиновника и 3051 частное лицо, 1022 чиновника и 2829 частных лиц — ранено. За весь этот период на счету террористов по всей стране было 7634 жертвы.
Всего же в период с 1901 по 1911 г. жертвами террористических актов стало около 17 тысяч человек. Эсеровскими боевиками было совершено 263 террористических акта. Среди объектов акций: 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора; 16 градоначальников, начальников окружных отделений, их помощников, начальников сыскных отделений; 7 адмиралов и генералов; 15 полковников; 8 присяжных поверенных; 26 агентов полиции и провокаторов».
Вот как! Это что же, получается, шла война? За семь лет убито порядка семи тысяч человек, а ранено больше восьми тысяч человек. А как же Афганистан, в котором погибло около пятнадцати тысяч, а раненых было около пятидесяти тысяч. Так там шла война. Мой двоюродный брат воевал в Афгане, был водителем КАМАЗа, горел, выжил и многое успел рассказать мне, своему родственнику, о той войне.
Интересная получается картина с эсерами. Неудивительно, что ряды монархистов изрядно поредели. Не каждый хочет жить ежедневно под страхом смерти своей или близких. А никакой управы на революционеров почему-то не было. Террор — это страшная штука. И самое интересное, что в этом белогвардейцев и не обвинишь, всё это дело рук красных социалистов, главным образом, эсеров. Страшный вы человек, Борис Викторович Савинков, очень страшный. А что же будет дальше? Красный террор!»
Керенский откинул от себя бумаги. Остальные отчёты ему читать резко расхотелось. Больно погано было на душе.
«Интересно, если бы в нынешней России происходило что-либо подобное, много ли чиновников рвались в «Единую Россию» и долго ли продержался бы президент? День, может, два? Максимум, неделю. Гм, вопросы скорее риторические, чем на засыпку», — Александр Федорович вздохнул, оделся и, уже выходя из кабинета, спросил у Сомова:
— Володя, машина готова?
— Да, ждёт вас у крыльца.
— Хорошо. Ехать недалеко, но это официальное посещение, а значит, идти пешком — моветон. Подарки и награды подготовлены?
— Да, но немного.
— Много и не получится. Надо с чего то начинать. Главное — это не победа, главное — участие! Впрочем, только на данном этапе, — оговорился он. Автомобиль с Керенским отъехал от Мариинского дворца и направился на Сенатскую площадь. Доехав до главного входа в Зимний дворец, министерский «Руссо-Балт» заехал внутрь и остановился.
Керенский с двумя адъютантами, нёсшими в руках награды и несколько продуктовых подарков, направился внутрь дворца. Алекс неоднократно был в Зимнем дворце и особо ничему там поражаться не стал. Насмотрелся уже. Обилие картин, скульптур и прочего не заинтересовало его совершенно. Разве что, за исключением рыцарских доспехов и старинных шпаг в экспозиции. А вот нескончаемая анфилада комнат утомляла.
Сейчас же часть из них оказалась занята госпиталем. Это были восемь парадных залов второго этажа: Аванзал, Николаевский зал, Восточная галерея, Фельдмаршальский, Петровский, Гербовый залы. Все они, а также Пеший пикет и Александровский зал были превращены в палаты. На первом этаже оборудовали подсобные помещения: приемный покой, аптека, кухня, ванные, различные кабинеты, хозяйственная часть, канцелярия, кабинет главного врача и другие. Вход в госпиталь через главный подъезд располагался на Дворцовой набережной.
Керенский вошёл с сопровождающими через главную лестницу и был встречен на ней главврачом Еремичем Александром Порфирьевичем. Он являлся известным хирургом, одним из пионеров внутренней анестезии и просто прекрасным человеком.
— Министр?
Керенский тоже с удивлением смотрел на молодого доктора с уставшим лицом и ярко выраженным пробором на голове. Усы и бородка на манер ленинской изрядно старили его красивое лицо.
— Удивлены? Да, доктор, я пришёл сюда засвидетельствовать своё почтение не только раненным воинам, но и тем, кто помогает им выздоравливать.
Алекс Керенский, произнося эти слова, ничуть не кривил душой: он уважал врачей, а хирург, взявший на себя труд возглавить госпиталь и продолжать проводить при этом операции, был достоин всяческого уважения.
