После Трубецкого Ягужинский доложил о происходящем в Сенате. Надо заметить, там все было не столь гладко. Многие сенаторы склонялись к мысли, что государь уж больно круто заворачивает. Открыто противиться его воле никто не стал, но все же высказать свое мнение посчитали нужным. Благо если оставаться в рамках, то и последствий можно было не опасаться.
Петру нужно было Законодательное собрание и Правительствующий Сенат. От сборища болванчиков, готовых поддержать любое начинание императора, был бы только вред. Однако это вовсе не значило, что мнение Сената могло возобладать над его волей. Он мог отдать решение вопроса в их руки. Мог прислушаться к аргументированным доводам против. Даже последовать этим самым доводам. Но он имел достаточно власти, чтобы наложить вето или единолично претворить в жизнь нужный закон.
Именно так обстояло дело относительно почти всех решений, касающихся крестьянства. Если государь и получал поддержку со стороны сенаторов, то они неизменно были в меньшинстве. Три года назад, когда принималось решение о заселении Запорожья, в Сенате поднялась настоящая буря. Но Петр выдержал напор несогласных, и вышло так, как того хотел он.
Из доклада Ягужинского следовало, что крестьянский вопрос, теперь уже по всему Причерноморью, опять стал камнем преткновения. Практически все сенаторы встали на дыбы. И опять те, кто разделял взгляды государя, оказались в меньшинстве.
– Я вот думаю, Павел Иванович, может, мне гнать из Сената всех помещичьих дворян, а оставить только служилых? – вперив в Ягужинского строгий взгляд, сквозь зубы процедил Петр. – Ведь это вы воду мутите. И ты в том числе, Павел Иванович, не надо мне тут честные глазки строить. Хотя тот закон вас почитай и не касается, знаете, что он может и вам аукнуться.
– Государь, да он скорее уж аукнется России, а не нам, – не стал отрицать своего неодобрения закона Ягужинский. – Сам посуди. Ты хочешь, чтобы среди казенных крестьян был брошен жребий, по которому десять тысяч семей будут переселены на новые земли. Но не просто так, а с выдачей каждой семье займа в виде лошади, коровы, инвентаря, продовольствия на год, семян и десяти рублей серебром. Мало того, эти семьи на пятьдесят лет освобождаются от всяческих налогов. Они получают в собственность землю, по пять десятин на каждую ревизскую душу, коей могут распоряжаться по своему усмотрению. А еще отсрочку по выплате займа на пять лет, но и после этого срока могут выплачивать только малыми частями и без роста.
– И что в том плохого? – все так же хмуро поглядывая на Ягужинского, поинтересовался Петр.
– Так ведь с учетом дороги переселение только одной семьи обойдется казне в пятьдесят рублей. Полмиллиона рублей, государь. И это когда мы ведем войну с турками, и вот-вот может начаться война со шведом. Но кроме этого, среди крестьян могут начаться волнения. Сам посуди, как люди будут смотреть на тех, кто избавился от крепости. А может случиться и обратное, люди посчитают, что их обрекают на рабство в туретчине.
– А еще помещичьи крестьяне поймут, что у казенных крестьян есть свет в окошке. А вот у них грешных ничего такого и нет, – припечатал Петр.
– Государь, помещики суть соль земли, – убежденно произнес Ягужинский. – Нельзя крестьянам давать много воли. Над ними должен быть постоянный догляд. Нешто думаешь, если раздашь крестьянам землю, то они все станут пахать да сеять на радость тебе? Поверь, найдется немало тех, кто попросту сбежит, почувствовав волю. Бросят землю и уйдут за лучшей долей, коли уж у них будут открытые паспорта, как ты того хочешь.
– Ну напраслину-то не возводи, – остановил Петр Ягужинского, подкрепив свои слова жестом. – Ни о каких открытых паспортах, пока не будет выплачен весь заем, речи нет. Так что ничего страшного не случится. Пусть даже найдется какое-то число семей, которые смогут выплатить казне долг и получить отметку в паспорт. В том особой беды нет. Во-первых, их будет мало. Во-вторых, не захотят землю обихаживать – отправятся на иные промыслы. На те же фабрики и заводы устроятся, благо в ремесленных училищах при них обучение бесплатное.
– Но, государь, беды отсюда могут быть большие.
– Ты, Павел Иванович, передай господам сенаторам, чтобы они к своим крестьянам как к детям относились, с любовью и лаской. А если ремешком прикладывались, то только по особой нужде, по-отечески. Вот тогда и народ бунтовать не станет. Все. Вопрос решенный. Указ с тобой?
– Да, государь. – Ягужинский со вздохом извлек из сумки документ, на котором не хватало только подписи императора.
К этому времени на столе оставались лишь легкие закуски и вино, поэтому места для письма было предостаточно. Не без досады Петр поставил свою подпись на документе и скрепил ее личной печатью. Опять Сенат не поддержал его. Всякое начинание государя, направленное на раскрепощение народа, встречалось в штыки. Даже в общинах помещики видели прямую себе угрозу.
А вот строительство в Крыму нового города Сенат воспринял с воодушевлением. Хотя только в этом году траты должны были составить полмиллиона рублей. А ведь работы будут лишь начаты. Место для строительства будущего главного порта Черноморского флота присмотрел лично адмирал Бредаль, как лицо заинтересованное.
Этим целям как нельзя лучше подходила бухта, на берегу которой когда-то был древнегреческий город Херсонес Таврический. Петр решил, что коли главный северный порт носит имя своего основателя, императора Петра Великого, то южный вполне достоин его, Петра Второго, имени. Однако Петр не забыл о том, что Крым некогда относился к Понтийскому царству. Да и новому городу предстояло вырасти на руинах древнегреческого. Вот исходя из этого он и назвал его Петрополем.
Закончив разговор по делам Сената, Петр перевел взгляд на Остермана. Судя по сказанному канцлером, у него дела обстояли вполне пристойно. Во всяком случае, Петру его доклад не стоил лишних нервов. Даже наоборот. Сведения по дипломатической линии свидетельствовали о том, что Австрия вскоре должна вступить в войну с Турцией.
– После смерти принца Евгения военная партия готова одержать верх над мирной, государь, – докладывал Остерман. – Не хватает самой малости, еще одной удачной военной операции с нашей стороны, и Австрия объявит войну Турции. Ланчинский[17] просто уверен в этом. – Остерман взглянул на князя Трубецкого, словно продолжая прерванную беседу.
Все ясно. Похоже, этот разговор имел место между ними, причем скорее всего уже не раз. Но Никита Юрьевич собирался строго придерживаться намеченного плана. По плану же у них были Грузия и Армения.
– Что скажешь, Никита Юрьевич? – все же поинтересовался Петр у президента военной коллегии.
