Но, с другой стороны, он уже не был девятнадцатилетним юнцом, полностью подавленным угрызениями совести. Он мог бы заставить Тео изменить свое мнение – пусть даже на это уйдет лет пятьдесят. Он уже ничего не мог сделать для отца, но мог попытаться исправить хотя бы это.
– Думаю, ты ошибаешься, Тео, – сказал Джеймс ласково.
– Я себя знаю, – ответила она с твердой уверенностью женщины, которой долгие годы не на кого было положиться, кроме себя самой. – Мы с тобой всегда были полными противоположностями в этом отношении.
– Я доволен своим телом.
– И всегда был доволен, – ответила Тео, и Джеймс вдруг заметил ямочку, на мгновение появившуюся на ее правой щеке. У нее всегда была только одна ямочка, словно двух было бы слишком много. – Если бы твои учителя в перерывах между уроками гоняли тебя вокруг конюшни как коня, которого нужно объездить, ты был бы счастливейшим из учеников.
– Я много дрался в Итоне, и это помогало.
Ямочка снова появилась.
– Пиратство, я полагаю, было лишь продолжением школьного двора, не так ли?
– Пиратство помогло унять тот буйный нрав, который я унаследовал от своего отца.
– Да, пожалуй, – согласилась Тео.
– К несчастью, опасности не так увлекательны, как мне когда-то казалось, и я понял: тренировка ума может быть столь же интересной, как тренировка тела.
Тео утвердительно кивнула, а Джеймс, тщательно подбирая свои следующие слова, продолжал:
– Мне кажется, что в ответ на неудачное завершение нашего брака ты двинулась в противоположную от меня сторону. Я искал опасности, а ты окружила себя… абсолютно стерильной атмосферой.
– Стерильной – не совсем удачное слово, но я поняла, что ты имел в виду. Так вот, я вполне счастлива, хотя не опускаюсь до потворства низменным потребностям своего тела, – объяснила Тео с видом полной уверенности в собственной правоте. – Поэтому-то мы и должны развестись, Джеймс. Я знаю, что ты хочешь женщину, которая будет подчиняться тебе. И это не критика, просто я никогда не стану такой женщиной, какая тебе нужна, и не хочу быть такой. Надеюсь, что никто из нас не хочет, чтобы другой постоянно чувствовал себя несчастным.
– Конечно, нет, – ответил Джеймс. И тут же понял, что во что бы то ни стало должен вернуть себе Дейзи. Да-да, именно Дейзи и лишь отчасти Тео. Он не хотел быть ответственным за то, что прежняя Дейзи утратила из-за него радости жизни. Он не смог бы этого вынести.
Тео улыбнулась и проговорила:
– Ты обязательно найдешь женщину, которой нравятся интимные игры подобного рода. А я могу встретить мужчину, более подходящего мне по темпераменту. А если нет… – Она пожала плечами и добавила: – Мне хотелось бы иметь детей, но в остальном я и так вполне счастлива.
По всему, что увидел Джеймс, было ясно: Дейзи, вероятно, самая одинокая женщина из всех, что ему встречались. После того как он покинул Англию, Гриффин стал его лучшим другом, его собутыльником, его братом. Но Дейзи все это время оставалась одна. И если бы он согласился на ее предложение – одна лишь мысль об этом приводила его в ярость и возбуждала желание впечатать кулак в стену, – то она вышла бы замуж за Джеффри Тревельяна… или кого-нибудь в том же роде. А Тревельян ведь совершенно не интересовался интимными отношениями с женщинами, и если бы у них когда-нибудь появились дети, то это было бы настоящим чудом.
Но он, Джеймс, был твердо уверен, что скорее умрет, чем позволит Дейзи заниматься любовью с кем-либо еще, кроме него. Такого не будет никогда.
– Что-то не так?… – спросила Тео.
– Я не хочу жениться на женщине того типа, что ты описала, – заявил Джеймс. – Может, ты и думаешь, что хочешь стать женой Тревельяна, но в этом случае ты быстро бы обнаружила, что делить с ним постель крайне неприятно. Гораздо хуже, чем со мной, поверь мне.
– Возможно, так и было бы, – ответила Тео. – Однако должна заметить, что я никогда не говорила о Джеффри как о возможном супруге, хотя… Думаю, он бы понял мое нерасположение к пылким объятиям в отличие от тебя. Могу также предположить, – в задумчивости добавила она, – что Джеффри, как и я, находит супружеское общение в постели весьма неприятным.
– «Супружеское общение»? – проворчал Джеймс.
Словно не расслышав вопроса, Тео продолжала:
– Но мы с Джеффри – взрослые люди. Противно это или нет, нам пришлось бы заняться плотскими делами, как того требует продолжение рода. Полагаю, мы с Джеффри в этом схожи. Видишь ли, я не так уж не расположена к постельным занятиям… Просто я не способна ответить на твои пылкие желания. Я не могу оставаться твоей женой, Джеймс. Мне кажется, это сделает меня очень несчастной.
Джеймс соображал так быстро, как обычно бывало в разгар битвы. Но ничто из прочитанного им на борту корабля – ни Макиавелли, ни искусство войны, ни философия древних греков – не помогало ему в этот самый критический момент его жизни. Ему хотелось рычать от долго сдерживаемого страха и ярости, но вместо этого он закрыл глаза, на время забыв о разговоре с Тео. Он попытался разобраться в путах стыда, вины, ярости… любви, связавших его с Дейзи. Именно в этом крылись причины всего происходившего. Да, именно поэтому он мог говорить о своем отце только с Дейзи. И поэтому мог выразить отвращение к себе самому только в разговоре с ней. Более того, он мог почувствовать себя очистившимся и прощенным, заметив ямочку на ее щеке.
Они были тесно связаны друг с другом, и, возможно, с того самого лета, когда он чуть не ослеп, а она стала его глазами.
Джеймс представить себе не мог, как прожил без нее целых семь лет. Она была для него как солнечный свет. Как пища и вода.
Он подошел к ней. Каждая клеточка его существа стремилась к ней. Она принадлежала ему. Она была всем, что ему требовалось, всем, чего он всегда хотел, – пусть даже утратил на время понимание этой истины.
– Нет, Джеймс… – сказала она с предостережением в голосе.
Он обвил руками ее тонкую талию и поднял на ноги – очень осторожно, чтобы не сорвать с нее одеяло.
– Я хочу тебя, – произнес он, и впервые его изменившийся голос прозвучал так, как надо. Ему и следовало рычать на жену, которая отвергла его, которая считала, что никогда больше не станет делить с ним постель. Так что голос-рык был вполне подходящий.
Он не хотел, чтобы она и дальше говорила слова, удерживавшие ее в ледяной клетке так же надежно, как железные прутья. Поэтому он склонился к ее губам. Они были сочными и сладкими, такими он их запомнил – и помнил даже все последующие годы. И он никогда не забывал их первый поцелуй.
Джеймс едва не потерял голову, но вовремя опомнился. Он должен был постараться, чтобы ей с ним было спокойно. По существу, ему следовало вести себя настолько холодно, будто ему и вовсе чужды плотские радости, – ведь именно такого мужчину она хотела. Гриффин сказал бы, что ничего глупее он в жизни не слышал. Но ведь Гриффин не был женщиной, испытавшей всего лишь два дня супружеской жизни почти семь лет назад… И Гриффин не был его обожаемой, прекрасно владеющей собой, непреклонной и несгибаемой Дейзи.
