Чем ближе я его узнавала, тем яснее становилось, что Робер не имеет никакого понятия ни о современном государственном устройстве, ни о происхождении знатнейших родов, ни о взаимоотношении между ныне царствующими монархами, ни о геральдике… Не говоря уж о том, как должен вести себя наследник престола. Он был воспитан не так, как принято в аристократических семьях — в любом из тех государств, где я бывала, и в традициях которых я разбиралась. Поэтому следующим моим предположением было то, что он — византиец. В таком случае восточные манеры и привычка к бритью могли быть вполне объяснимы. А о самой Византии я знала, пожалуй, меньше всего. Но оказалось, что и это неверно. Даже мои скромные познания об этой стране превосходили его в десятки раз, а ведь я в Византии не бывала ни дня. А когда я поняла, что он не знает ни латынь, ни греческий, то с мыслью о неведомо как попавшем к нам византийце пришлось распрощаться окончательно. Вообще с языками ситуация обстояла весьма странно. Мы говорили с ним на местном наречии, и говорили вполне свободно, как говорят люди, если для обоих это язык — не родной. Мы не замечали чужих ошибок с той же легкостью, как и собственных. Я выучилась говорить по-английски еще в Палестине, общаясь с выходцами из этих мест, и выучилась скорее от безделья. Надо же было чем-то занимать голову… А вот его по-английски научили говорить, уже, видимо, здесь — потому что владел он им не вполне уверенно, а, значит, знал недавно.
С каждым днем становилось очевиднее, что он вообще не знает и малой части того, что знает любой современный человек. А если что и знает, то будто с чужих слов. Где, в каком уединенном месте он должен был воспитываться, чтобы вырасти столь необразованным? Не на Востоке, не в Византии, ни в одном из королевств Европы… И уж совершенно точно ни при одном, даже самом заморском королевском дворе. Нет, он не был глупым, отнюдь. Наоборот, он обладал столь цепким практическим умом и хваткой, что это навело меня на мысль — а уж не из простолюдинов ли он, волей случая вознесенный на вершину власти? Но стоило лишь раз посмотреть на то, как он командует людьми и как держится, становилось ясно, что гнуть спину перед кем бы то ни было, он не привык. В нем было то ощущение свободы и чувство справедливости, которого вряд ли найдешь в человеке неблагородном.
И вот все это у меня в голове никак не складывалось в четкую картину. Я просто не могла постигнуть, кто он, и от этого мое любопытство только сильнее разгоралось. В голову лезли самые невероятные предположения, но все они были до того нелепы, что о них даже и не стоило бы говорить. Ведь не похитили же его в младенчестве из неизвестной мне королевской семьи заморские разбойники, не увезли его на свой уединенный остров и не воспитали там в отдалении от цивилизации, рассказывая изредка о том, что творится на белом свете, прививая правила ухода за собой времен Римской Империи и обучая мастерски стрелять из лука? Но вот чего на этом острове не было, так это, по всей видимости, лошадей. Да не в Исландии же он вырос, в конце-то концов!? Слышала я, что лошади там — редкость. Потому что то, как он сидел в седле… Это словами не передать! Сначала-то я подумала, что это он специально так вцепляется в лошадь и делает все, чтобы двигаться не вместе с ней, а вопреки, что это какая-то особая манера езды. Но хватило и пары дней, чтобы понять, что он просто-напросто не умеет ездить на лошади, да что там… даже их побаивается!
Но что меня поразило еще больше, так это то, как он обращался с Марион. Я повидала много семей, как счастливых, так и несчастливых, но вот семью, в которой жене позволялось столь много, видела впервые. И окончательно сразило меня то, что он не только действительно разговаривал с женщинами, но и на самом деле слушал, что они ему отвечают. Все с возрастающим удивлением я отмечала, что он не только прислушивается к моим советам, но и открыто их у меня просит. И в такие минуты мне казалось, что он даже не с выдуманного мною острова к нам приплыл, а просто взял, да и упал с Луны. Это бы объяснило все. Ну, если бы было правдой, конечно. А так — мне оставалось только теряться в догадках.
Мы могли говорить часами, и не наговориться, но это ни на шаг не приближало меня к ответу на вопрос — кто он такой? Иногда у меня самой вдруг возникало желание все ему о себе рассказать, но всегда что-то этому мешало. Да и кто знает, нужно ли было здесь торопиться? Такой козырь лучше держать в рукаве до особого случая. Правда, как оказалось, Роберу не было нужды в моих признаниях — долгое время он принимал меня за королеву Франции, несчастную Ингеборгу, которую наш добрый король Филипп выставил из своего дворца чуть ли не на следующий день после свадьбы. Что поделаешь, ему, как и моему супругу, больше по нраву были мальчики, да и друг к другу они долгое время питали весьма нежные чувства, пока не поссорились, как это время от времени случается между королями. Так что, если подумать, Робер не так уж и ошибся, принимая жену одного мерзавца за жену другого. А уж как он был счастлив, что «разоблачил» меня! Ну не могла же я омрачать ему эту радость… И опять ничего не сказала. К тому же мне очень не нравилось то, что затевал Ричард, и я стала опасаться каким-нибудь ненужным словом еще больше ухудшить ситуацию. Так что продолжала молчать.
Огромной неожиданностью для меня явилось появление Бен Маймуна, которого я уже и не надеялась когда-нибудь встретить. Много часов провели мы с ним, говоря о прошлом, вспоминая его дорогого повелителя, моего доброго друга Юсуфа. Старый лекарь словно протянул ниточку из прошлых счастливых времен в нынешние, и я уже и подумать не могла, а что бы было, останься я в монастыре! Как много я упустила в этой жизни, так много, что всего и не сосчитаешь. Но то, что я еще смогу от жизни взять, я никому не уступлю, в этом я теперь уверена. А аббатство, увитое розами, подождет своего часа…
И теперь следовало заняться более земными делами. Если я хоть чем-то смогу помочь Роберу, я ему помогу. Потому что Англия, да и любая другая страна заслуживают такого государя. А уж когда он поставил на место старую Алиенору, я поняла, что за страну под властью Робера точно можно не беспокоиться. И могущественная королева, которую я всегда так боялась, вдруг показалась мне просто одинокой дряхлой старухой, какой она на самом деле и была… А ведь раньше я этого не замечала. Но если в случае с Робером все не видят очевидного из-за того, что восхищаются этим человеком, то я свою свекровь просто боялась. А теперь вдруг поняла, что зря. Интересную подробность о русичах я, конечно, запомнила, но вот помогла она мне мало. Разве что переместила мой выдуманный остров к северу.
