я тебя никогда не брошу! — важно заявил Енох, — ты же знаешь! Я не такой как этот!
— Кто этот! — возмущённо закричал Моня, — сам меня отправлял смотреть дверь, а теперь говоришь, что я бросил Генку! Ну это ужас!
— Да тише вы, — устало сказал я и приложился к кувшину. — лучше подумайте, как отсюда выбраться.
Оба призрака задумались. А я доел кольцо колбасы в спокойной обстановке.
— Я вот что думаю, Генка, — наконец, сказал Енох, когда я уже отставил полупустой кувшин и осматривал подвал в поисках чего-то, на чём я могу спать. Пока, кроме мешка с яблоками, ничего лучше и чище я не нашел.
— Кто-то идёт! — воскликнул Моня.
Оба призрака как по команде испарились. И я остался в подвале один.
— Эй! Мальчик! Мальчик! — сверху кто-то спускался, подсвечивая себе чадящей керосиновой лампой. Голос был женский, но так как это подвал, то звучал он глухо.
Я прикинул, а что, если я сейчас резко выскочу, собью женщину с ног и выбегу во двор? Но там у входа могут стоять эти мордовороты. Посчитать опять рёбрами ступеньки мне не улыбалось. Ещё эти синяки не переболели.
Поэтому я просто сидел на мешке с яблоками и молча смотрел на спускающийся огонёк лампы.
— Мальчик! — передо мной появилось женское лицо.
Настасья!
— Чего припёрлась? — зло буркнул я.
— Тихо ты! — шикнула она, испуганно прислушиваясь, что там наверху. — Так надо было! Ты уж не обижайся! Иначе он бы не поверил.
— Ну спасибо! — шепотом, но всё равно язвительно, сказал я, — благодаря тебе меня отпинали сектанты ваши.
— Зато не убили, — огрызнулась она и добавила, — пошли давай, только тихо!
— Куда пошли? — нахмурился я, даже не пытаясь куда-то там идти.
— К Софронию!
— Никуда я с тобой не пойду, — зевнул я и лёг на мешок с яблоками, свернувшись калачиком, — свет потуши, в глаза бьёт.
— Как не пойдёшь? — растерялась она.
— А так. Не поду — и всё. Мне и тут хорошо, — зевнул я опять, — еда есть, спать где есть. Что мне ещё надо?
— Сейчас Епифан в доме пьяный спит, — зашептала она, косясь наверх, — его прислужники к бабам своим пошли. И эта дура, Акулина, тоже с ним спит. У нас есть пару минут, чтобы бежать. А то не дай бог увидит — нам конец!
— Тебе конец, — поморщился я, — а я лично никуда бежать не собираюсь. Тем более с тобой.
— Почему со мной не собираешься? — обиделась она.
— Ты меня один раз уже предала, — сказал я, — а у меня принцип такой, что предавший один раз, предаст снова. Так что иди к своему пророку Епифану под второй бочок и дверь поплотнее закрой — дует!
— Дурак! — Настасья не нашла ничего лучше, чем сесть прямо на грязноватый земляной пол и зареветь.
— Сама дура! — не остался в долгу я, — на меня больше твои слёзы не действуют.
— Я твою торбу в кустах спрятала, — всхлипнула она, вытирая слёзы, — пойдём. А то завтра тебя Епифан казнит.
— Что? — сон мгновенно пропал у меня из глаз. — Я вообще-то ребёнок, если ты не заметила.
— А ты что думаешь⁈ — зашипела она, — думаешь, это я такая вся развратная, да? И неблагодарная, что тогда так вела себя⁈ Да я просто жить хочу! Просто хочу жить! А таких детей знаешь сколько он уже загубил⁈ У-у-у-у!
— Тихо ты! — теперь уже оглянулся наверх я, — как мне верить тебе, что это не Епифан тебя подослал, узнать зачем мне Софроний?
— Никак, — хмуро сказала она и с тревогой прислушалась к звукам наверху, — или идешь со мной, или я уйду одна. Мне всё равно жизни здесь больше не будет.
Я не стал выспрашивать, что случилось и почему жизни не будет, захватил большой шмат колбасы и сала, прямо с глиняной горшком-плошкой, и тенью выскользнул вслед за Настасьей. Она потушила лампу и, стараясь не шуметь, проскользнула через двор.
Крадучись, мы вышли в задней калитке, которая вела на огороды, что спускались к пруду. Луна хоть и была ещё щербатая, но светила достаточно ярко, я присмотрелся — за прудом была стена леса.
Не сговариваясь, мы молча побежали по меже, огибая пруд.
— Стой! — шепнул я, — иди за мной, след в след.
И первым пошел по берегу пруда. Ноги увязали в иловатом песке, но в принципе идти было более-менее нормально. Главное, чтобы ям под водой не было.
— Зачем по воде? — возмущённо шикнула Настасья, — ноги только промочим.
— А вдруг у Епифана собаки, — ответил я.
— А-а-а-а, ну да, — согласилась она и послушно пошлёпала по воде за мной.
Я отобрал у неё тяжелый узел с барахлом, и теперь аж запыхался. Мы стремительно, уже не таясь, вбежали в лес и понеслись дальше. Наталья, очевидно, хорошо знала местность, так как уверенно командовала:
— Прямо! Сюда! Туда!
Конечно, разобраться в её командах было непросто, но я в таких случаях просто смотрел, куда бежит она, и бежал следом.
Не знаю, сколько времени так прошло, но уже стало светать, когда мы, преодолев болото, выскочили на большую лесную прогалину.
— Привал! — скомандовал я, и сел на ствол поваленного дерева.
— Ох! — простонала Настасья и тяжело плюхнулась рядом.
— А теперь рассказывай! — велел я строго.
История Настасьи оказалась банальней, чем коровья лепёха. Пятая дочь в многодетной семье, забитая глухая деревушка, замученные от бесконечной полевой работы родители. В перспективе ей светило лишь раннее принудительное замужество, такая же беспросветная деревенская жизнь и скука.
Да, да. Именно скука и стала основной причиной, почему Настасья повелась на сладкие рассказы сектантских агитаторов о новой жизни и ушла с ними из дома. Сначала ходила по сёлам, помогала раздавать листовки и прокламации. Затем, когда чуть подучила основные тезисы — полноценно агитировала. А однажды на большой сходке, где был сам основатель — Епифан, который отметил красоту девушки и сметливость, она стала его второй любовницей под именем Саламея-мироносица.
Ну вот, пожалуй, и всё.
— Мда, — сказал я (а что ещё
