– Где они живут? – спросил я, когда она отключилась.
– На Тёркс-и-Кайкос[186], – ответила она мягким, томным голосом – таким же, какой, наверное, была жизнь в этом безналоговом рае посреди Карибского моря, в двенадцати тысячах километров от моего дьявольского мохито.
* * *
Мы начали с того, что уничтожили пространство. Теперь можно за несколько часов попасть в любую точку планеты, а виртуально – в несколько кликов пролететь над любым городом с помощью Google Earth. Затем пришел конец времени и в мире воцарилось безвременье: не стало ни прошлого, ни будущего – одно вечное настоящее. Такова Новая Реальность.
* * *
Молодые тела, стильные смартфоны… Стариков больше нет. Бедных больше нет. Проблем больше нет. Такова Новая Реальность.
* * *
Время не проходит. Оно скользит. Жюль сначала танцевал сам, а потом стал диск-жокеем, погонщиком музыки. Он сидит, зажав наушник между ухом и плечом. Цвет британской дискографии девяностых – дань восхищения нашей юности, музыке, которую мы любили. Музыке, которую Пас так и не узнала. По моим щекам катятся слезы. Как бы включить наше прошлое в это вечное настоящее? Я вдруг замечаю, что у Жюля нет морщин. Он все тот же, мой друг, с которым мы пережидали муссонный дождь на чайной плантации в Сиккиме[187]. С которым ловили креветок в речках катарских гор[188], а потом я и сам нырял, как угорь, в прохладную воду.
Жюль включает «Tell me» группы Stones Roses (Я люблю лишь себя, я люблю лишь себя, и на все у меня есть ответ), и я вспоминаю англичаночку с крохотными грудками, которую закадрил возле бассейна в Тулузе, этом городе роз.
Он включает шведский хит «Trash» (Когда-то они у нас были, ленивые дни причуд и безумий), и я снова вижу домик в предместье у реки, накрытой туманом, где я читал Вилье де Лиль-Адана[189] и разрезал пластмассовым ножом сетчатые чулки девицы с мощными формами.
Да, в этом суши-баре из Новой Реальности исламские финансисты слушали пластинки прежних времен, вызывая в моей памяти образы моих прежних подруг. Но ни одна из них даже в подметки не годилась Пас. Ни одна не доставила мне такое наслаждение, как Пас. И такое горе, как Пас.
Спал я спокойно, без кошмаров. Проснулся поздно, на софе в просторной гостиной, уставленной полками с книгами. Жюль по-прежнему свято верил в безграничную власть книг, в их способность раздвигать пределы нашего мира – даже здесь, в окружении небоскребов. Нет, он себя не предал.
Меня разбудил чудный аромат кофе. Солнце вливалось в комнату через огромное окно, выходившее как раз на пресловутые небоскребы и струившееся по их фасадам. Некоторые башни походили на танцующие языки пламени, другие устремлялись ввысь, пронзая белое небо. Третьи, увенчанные тиарами, – дома-короли – стояли в окружении целой стаи подъемных кранов, похожих на фламинго с вытянутыми шеями. Мне захотелось отворить окно, чтобы узнать, чем пахнет этот город по утрам. Но я безрезультатно искал задвижку, чтобы сдвинуть раму.
– Оно не открывается!
Я обернулся. Жюль, в трусах и майке, прошлепал босиком по мраморному полу и протянул мне кружку с дымящимся кофе и упаковку парацетамола.
– Здесь всюду кондиционеры.
– И поэтому окно не открывается?
– Да, ты уж извини.
Я взял у него кружку с портретом местного эмира. От первого обжигающего глотка сразу полегчало.
– Вот почему я езжу на джипе, – сказал он. – По крайней мере, хоть городской запах чувствую. Ну как, не слишком тебя ломает?
– Ничего, нормально.
– В котором часу поедем?
Я покачал головой:
– Я поеду один, Жюль.
– Ты уверен, что справишься?
– Должен справиться.
Не успел он ответить, как в комнату вошел темноволосый мальчик лет восьми в клетчатой пижаме. Он тер глаза, щурясь от солнечного света.
– Знакомься – это Луи-Хассан.
Мальчик подошел ко мне и чмокнул в щеку. Тепло детского личика напомнило мне тебя. Когда-то в Париже я видел его совсем маленьким. Мы с ним играли в футбол мячом из пенопласта на газоне перед зданием Инвалидов.
– Ты меня помнишь?
Он покачал головой.
– Я договорился с нянькой, – сказал Жюль. – Так что не стесняйся, я в полном твоем распоряжении.
Мальчишка тут же сориентировался:
– Пап, тогда, может, сходим в «Dolphin Bay»?
Я улыбнулся и сказал:
– Ну конечно, сходите с папой в «Dolphin Bay». – И, обернувшись, спросил у Жюля: – Это что за зверь такой – «Dolphin Bay»?
– Большой бассейн, где люди плавают вместе с дельфинами.
– А еще можно сходить посмотреть стройку rotating tower! – продолжал мальчик.
Жюль кивнул, и его сын радостно завопил. Жюль подошел к окну и указал мне на стройплощадку напротив:
– Это вон там, где стоят краны. Он прямо балдеет от этой башни. На каждом этаже будет квартира в тысячу квадратных метров, со специальным лифтом для машины, если захочешь ее поднять. Вообще-то такие лифты – уже не новость, здесь главная фишка в том, что твоя квартира может вращаться вокруг оси башни, причем независимо от других этажей, примерно как молитвенная мельница у буддистов. И управляется это устройство просто голосом. По команде хозяина квартира приходит в движение, и ее обитатели могут любоваться круговой панорамой мегаполиса.
Жюль смолк и уткнулся в чашку с кофе.
– Тебе тут нравится?
– Да. Солнце круглый год, пусть даже и заходит слишком рано. Пляж прямо в городе, хотя и насыпной. Здесь чувствуется энергия, которой больше не найдешь в Европе. Здесь я ощущаю себя в центре нового, динамичного мира. Мира в движении. Это не обязательно творческое, позитивное движение, но все-таки движение…
Мы обнялись на прощанье.
– Позвони, если будут проблемы. Запрыгну в джип и приеду!
Потом Жюль вызвал мне такси и, пояснив, что дорога займет часа четыре, сказал:
– Может, это все-таки не она?
– Они нашли ее паспорт, Жюль. Ладно, потом расскажешь мне про дельфинов.
Кондиционированный «линкольн навигатор» кровяным шариком скользит по раскаленным артериям мегаполиса. Вокруг стеклянные плоскости гигантских остроконечных башен, возведенных среди песков современными рабами, – они стекаются сюда из Индии, Пакистана или Сомали, чтобы вдохнуть жизнь в эти архитектурные громады, которые жарятся, как и они сами, под беспощадным солнцем. Некоторые здания залеплены рекламными плакатами. От одного призыва я ежусь: NON STOP YOU![190]
Это город без тротуаров. Женщины в цветных покрывалах – филиппинки, эфиопки, индианки – шагают прямо по размякшему асфальту шоссейной обочины, в облаках горячей пыли, дождевыми зонтами прикрываясь от солнца. Идут прислуживать в частные дома. Вдали по виадуку проносится чистенький поезд, он летит по рельсам, как по воздуху, блестящей стальной молнией. Слева возвышается египетская пирамида, утыканная статуями богов с соколиными головами. Справа – ацтекский храм, откуда вываливается колоссальная водяная горка. Все смешалось, истории больше нет. У меня кружится голова.
