Вначале мы увидели только тьму. Она окружила нас со всех сторон — теплая, сырая, пахнущая известью. Стены исчезли. Я поднял лампу повыше — свет упал на неровный потолок, на котором были заметны следы ударов, в давние годы сокрушавших хрупкий гипс.
— Зал, — констатировал Вильбоа. — И куда теперь?
— Кажется… — Юлия на миг задумалась. — Туда! Она решительно шагнула во тьму, держа фонарь в вытянутой руке. Я поспешил следом. И вот свет отразился на знакомой белой поверхности. Юлия остановилась, быстро оглянулась…
— Вот!
Арка — грубо вырубленная, неровная, украшенная голгофским крестом. Над нею — небольшая икона. Я посветил ниже и заметил ступеньки, ведущие вверх.
— Что я вам говорила!.. — торжествующим тоном начала гражданка Тома, но внезапно осеклась: — Ступеньки… Почему здесь ступеньки?
— Не иначе, выросли, — предположил я. — Кстати, кто там на иконе?
Мы подошли поближе. Икона была старой, из потемневшего серебра. Трудно сказать, кого имел в виду мастер, но во всяком случае…
— По-моему, это дама, — заметил Вильбоа самым светским тоном. — По крайней мере, я представлял святого Патрика несколько иначе.
— Юлия, что скажете? — осведомился я. На девушку было жалко смотреть. Она втянула голову в плечи, несколько раз с совершенно безнадежным видом взглянула на равнодушный серебряный лик и внезапно всхлипнула.
— Франсуа… Шарль… Я… Мы…
— Нашли не ту часовню, — кивнул я. — Сейчас будем кому-то отрывать голову. Начнем с ушей…
Бедная девушка отшатнулась, словно и вправду опасаясь за свои ни в чем не повинные уши.
— Франсуа, не надо, — осторожно начал Вильбоа. — В конце концов, у нас есть карта…
— И фонари, которые погаснут через полчаса, — охотно согласился я. — Ну, раз уже пришли, давайте поглядим.
Ступенек было семь, за ними оказалось небольшое круглое помещение — и еще одна арка, на этот раз украшенная надписью.
— «Святая Клотильда, помилуй нас», — разобрал Вильбоа. — Кажется, с дамой вопрос разъяснился.
А это что?
Прямо в проходе лежало нечто темное, странной формы. От деревянной рукояти остался лишь прах, ржавчина проела железо…
— Алебарда, — рассудил Шарль. — Чем дальше, тем интереснее!
Он оказался провидцем. В большом темном помещении ничего, кроме остатков алтаря, когда-то сложенного из неровных гипсовых плит, не напоминало о святой Клотильде. Зато в углу темнела огромная груда ржавого железа. Старые кирасы, высокие островерхие каски, рассыпавшиеся при первом прикосновении наконечники копий…
— Кажется, аркебуза, — Шарль поднял с пола нечто бесформенное с огромным широким раструбом. — Впрочем, ручаться не могу… Ага, смотрите!
На белой стене темнела огромная надпись, выполненная ярко-красной краской.
«Святая Лига! Боже, убей всех гугенотских собак!» — прочитал я. — Кажется, христианским всепрощением здесь и не пахло! Шарль, можете написать статью. По-моему, весьма поучительно.
— Тайное убежище Католической Лиги, — Вильбоа пнул ногой одну из касок, превратив ее в труху. — Да, поучительно. Что, однако, не облегчает нашего положения. Давайте-ка поглядим на карту!
Мы расстелили план поверх какой-то кирасы, я поднес фонарь.
— Юлия! — позвал Вильбоа. — Присоединяйтесь! Ответа не было. Похоже, гражданка доктор все еще опасалась за целостность своих ушей.
— Не понимаю, — наконец заметил Шарль, несколько минут тщательно водивший пальцем по карте. — Правда, здесь какой-то крестик…
— От перекрестка Тачки вели два прохода, — рассудил я. — Но тот, по которому мы пошли, очевидно, свернул в сторону. Вернее, свернули мы. А на карте его попросту нет, наверно, пробили позже…
— Граждане! Вы меня не растерзаете? — послышался дрожащий голос, и из темноты появилась несчастная заплаканная гражданка Тома. — Я… не знаю, как это получилось!.. Я не хотела…
— Кто вас знает, Юлия? — обреченно вздохнул я хотя и понимал, что добивать бедную девушку грешно. — Но поскольку всем нам грозит долгая и мучительная смерть…
— Франсуа, прекратите! — не выдержал Вильбоа. Юлия, нам ничего не грозит!..
— Если мы погасим один фонарь, — закончил я. Масла осталось немного, будем экономить. Ну как и предложения? Вернемся?
Ответом было унылое молчание. Мне и самому не хотелось возвращаться, но блуждать среди сырого гипса, да еще в полной темноте!..
— Дорогу я помню, — вздохнул наконец Вильбоа
Кресты, потом эти цифры…
— Да, — я встал. — Пошли!
Уходя, я обернулся. Груда ржавого оружия, красная краска на белом гипсе, развалины алтаря… Два века назад здесь шла война. Лигисты резали гугенотов, гугеноты убивали лигистов — и за что? Месса или обедня? Какая чушь! Страшно подумать, но века через два и наша война того и гляди покажется потомкам дикой нелепостью. Нет, не может быть! Мы дрались за Францию, за Короля, за Церковь! Но ведь и герцог Гиз думал, что спасает отечество…
Уже на ступеньках я остановился. Точнее, что-то остановило — то ли легкий шорох, не походивший на звон очередной неосторожной капли, то ли тьма впереди, показавшаяся особенно густой… Я замер. Сзади о чем-то переговаривались мои спутники, в руке чуть слышно потрескивал фонарь, но я уже знал: мы не одни. Кто-то был впереди, за черным пологом, и этот кто-то тоже всматривался в темноту. Впрочем, мой фонарь упрощал ему задачу. Медленно, стараясь не делать резких движений, я повернул голову:
— Шарль! Девчонку за стену! Оружие!
Больше всего я боялся, что Вильбоа начнет, как и всякий штатский, многословно требовать объяснений, а то и появится в проходе — со вторым фонарем, чтобы неизвестный ни в коем случае не промахнулся. Но сзади молчали, затем до меня донеслось негромкое: «Есть!», и почти тут же — возмущенный голос гражданки Тома, протестовавший против насилия. Впрочем, протестовала Юлия, следует отдать ей должное, все-таки шепотом.
Я не двигался, затем стал медленно поднимать фонарь, надеясь отогнать тьму еще на несколько шагов — что оказалось ошибкой. Я понял это почти сразу, но сделать ничего не успел. Из темноты донесся грохот, в глаза ударила вспышка — и фонарь плеснул во все стороны стеклом и горящим маслом.
Да, я ошибся, но тот, кто стрелял, — тоже. Если он думал ослепить меня, то это удалось лишь наполовину. Через миг я уже был внизу, вжимаясь в мокрую гальку, покрывавшую пол. Пламя уже гасло, но света вполне хватило, чтобы разглядеть черный силуэт у противоположной стены. Я невольно хмыкнул. Будь у меня пистолет, разбитый фонарь стоил бы этому Вильгельму Теллю простреленной головы. Впрочем, незачем быть столь кровожадным. Все-таки он стрелял по фонарю…
