— И что говорит этот?
— Он говорит, что вчера пришла из Трапезунда его галера и он принимал товар, потому не мог подойти. Это очень богатый человек, его боится вся Кафа, потому что он отличается особыми пристрастиями. Выбирает на рынке самых строптивых рабов и находит себе развлечение в том, чтобы их укрощать, до такой меры, что потом они готовы выполнить любой его каприз. Правда, говорят, что многие при этом умирают в страшных муках…
Не добившись ничего от Гайка и обложив его по-армянски на чем свет стоит, истязатель-судовладелец обернулся к Ольгерду. Оглядел его с головы до ног, как рассматривают худосочный скот, процедил что-то сквозь зубы.
— Он предлагает тебе триста пятьдесят серебряных венецианских дукатов за эту рабыню, если ты уступишь ее ему, — прошептал толмач.
— Скажи ему что это невозможно, — спокойно ответил Ольгерд.
— Триста семьдесят, — перевел мальчишка ответ, чуть не плача. Видно ему было очень жаль обреченную девушку, но он был уверен, как и судовладелец, что перед такой огромной суммой неверный не устоит.
Ничего не отвечая, Ольгерд вытащил, наконец, из сапога свой кинжал, подошел к девушке и раздвинул у нее на шее хиджаб, обнаружив перетягивающий девичью шею кожаный ошейник. Гайк с мальчишкой тихо охнули хором. Ольгерд
взялся рукой за ошейник, потянул на себя, поднял нож. При этом, в отличие от окружающих, в глазах у рабыни не мелькнуло и тени страха. Он всунул нож меж тонкой шеей с пульсирующей жилкой и грубой кожей ошейника и рванул его к себе. Освободив татарку от рабского поводка, удостоил армянина ответом:
— Скажи ему еще раз, томач. Купить эту девушку невозможно, потому что я только что даровал ей свободу.
Из армянина, после того как он услышал перевод и понял в чем дело, словно из пробитого золотарского бурдюка, полился поток площадной брани, Гайк вытаращил глаза, мальчишка заметно повеселел, Сарабун вздохнул с облегчением. Один лишь Измаил обреченно покачал головой и осторожно проверил на крепость свой неизменный посох.
— Ты совершил благородный поступок, — сказал египтянин. — . Только смысла в нем ни на грош. Еще до того как мы покинем этот город ее схватят и снова посадят на привязь
— Я приготовлю ей вольную. Как это сделать по местным законам?
— Нужно составить грамоту и заверить ее у местного кадия, — .смирившись с прихотью компаньона объяснил Измаил. — После этого ей ничего не грозит.
— Тогда пошли искать кадия.
Швырнув в сторону будки ошейник и поводок, Ольгерд поманил девушку за собой. Оставив ругающихся на чем свет стоит армян выяснять отношения они отправились искать базарных писцов.
Кадия они отыскали в квартале примыкающем к базарной мечети. Поняв, что от него нужно, раскормленный важный старик недовольно затряс необъятным животом:
— Пророк не одобрял освобождения рабов! Жена Магомета, Маймуна Аль-Хариз в день, когда наступила ее очередь быть с Пророком, сказала: "O Апостол Аллаха, я освободила девочку-рабыню!", он сказал: "Вы были бы вознаграждены больше, если бы подарили рабыню одному из братьев вашей матери!" — я не могу ее освободить!
— Это высказывание пророка не подходит к данному случаю, — возразил Измаил. — Хозяин рабыни не мусульманин, рабыня же, напротив, правоверная. К тому же, понимая сложность этого дела с точки зрения Шариата, хозяин готов уплатить достойную пошлину.
Выслушав египтянина, кадий заметно оживился и, закатив глаза к небу, изрек:
— Какой бы мусульманин ни освободил мусульманина, будет он ему освобождением от огня, ни освободил двух мусульманок, будут они ему освобождением от огня… Скажи своему гяуру, что если он надумает обратиться в истинную веру, то этот поступок спасет его от половины адских мук…
Текст вольной грамоты, не обращая ни малейшего внимания на громкие возражения писца, диктовал Измаил.
— Как тебя зовут и откуда ты родом.? — спросил он освобожденную рабыню.
Девушка впервые раскрыла рот и чуть с хрипотцой произнесла:
— Фатима. Из Буджака.
Получив несколько монет, кадий оставил на подготовленной грамоте росчерк и приложил к ней, накапав воск, большой перстень с арабской вязью
— Держи! — Сказал Ольгерд протягивая Фатиме вольную грамоту. Та склонилась в безмолвном поклоне. На секунду из разреза выглянула ее рука и грамота исчезла под хиджабом.
— И что будем делать теперь? — спросил Измаил.
— Дадим денег, которых ей хватит, чтобы добраться до дому, и пусть идет с миром. Есть же у нее какие-то родственники, знакомые. Вот пусть и возвращается туда, где ее примут. Иди, иди, милая… — Ольгерд махнул рукой, указывая в сторону дальних крепостных башен.
Измаил повторил его слова по-татарски, вынул кошель и вручил особожденной рабыне несколько серебряных монет. Девушка приняла дар, но, словно не расслышав сказанного, недвижно стояла на месте.
— Ладно, — сказал Ольгерд. — Дело у нас не выгорело, стало быть теперь по уговору я командир. Так что слушай приказ. Возвращаемся на постоялый двор, сегодня отдыхаем и готовим лошадей, а завтра в путь, через Ор в Киев и дальше в Литву…
Трое компаньонов переговариваясь двинули в сторону городских ворот. Девушка несколько секунд постояла, словно решая что делать дальше, и тенью скользнула за ними вслед.
* * *
Шли по улице молча. Обсуждать было нечего ровным счетом — все их планы рухнули в одночасье, а поездка в Крым оказалась пустой тратой времени. Ольгерда не радовала победа в споре с Измаилом, как и то, что он теперь стал по уговору командиром их маленького отряда. Ведь в глубине души он до последнего верил, что хитромудрому египтянину все же удастся завоевать доверие непробиваемого ногайца. Однако сердце старого бея, похоже, было вытесано из камня.
У крепостных ворот их ожидал неприятный сюрприз — решетка в арке надвратной башни была опущена, а несущие службу стражники отгоняли желающих покинуть город, оставляя проезд свободным.
— Вот напасть, — ругнулся Ольгерд. — Что там еще такое?
— Сейчас разузнаем. — Измаил, оставив компаньонов скользнул вперед, высмотрел начальника стражи с которым договаривался поутру, и вступил с ним в короткий разговор.
— Смотри, господин Ольгерд, — удивленно произнес Сарабун, — этот басурманин даже мзду брать не хочет. Видано ли это, чтобы в торговом городе посреди дня проезд перекрывали?
— Вот и мне все это не очень нравится, — кивнул Ольгерд. — Так что ты, лекарь, держи ухо востро…
— Ворота закрыты по приказу капитана башни, — объяснил, вернувшись, египтянин. — Стража и сама ничего толком не знает, то ли ждут какую-то важную персону, то ли ловят кого — то в городе.
