— Право первого выбора имеет сам кафский паша, — пояснил своему приятелю стоящий рядом грек. — Сейчас они сговорятся с этим дикарем и будущих гребцов поведут на оскопление.
— А что, разве оскопляют не только евнухов?
— В Румском султанате в старые времена оскопляли всех до единого невольников. В наше время мужского достоинства, к счастью, лишают не всех подряд. Мастеров, знатных пленников, за которых можно получить выкуп, мальчиков, из которых воспитывают воинов, оставляют нетронутыми. Но домашних слуг, работников и гребцов кастрируют непременно — такие рабы намного спокойнее, они не интересуются женщинами, да и друг другом и не дают потомства… Впрочем, Коста, я вынужден тебя оставить, сейчас на торги допустят и прочих покупателей, а я хотел бы прикупить… — С этими словами грек, оставив собеседника, рванул в сторону помоста.
Измаил все еще не объявлялся, наверное ждал когда Темир закончит торги. Чтобы отвлечься от только что услышанного, — не приведи Господи, на галеры попасть, — Ольгерд снова повернулся к навесам с рабынями и немедленно встретился взглядом с давешней татаркой.
Отследив его интерес, из глубины расположенного за навесом строения выскочил хозяин — стриженый ежиком армянин в длинной льняной рубахе и надетой поверх нее вышитой безрукавке. Хозяин спросил о чем-то Ольгерда и, не дождавшись ответа, сам себе засмеялся. Потом протянул руку к поддерживающему навес столбу и потянул за незамеченный раньше длинный кожаный поводок. Девушка дернулась и содрогнулась всем телом. Ее лицо, мигом потерявшее всю былую насмешливость исказила гримаса такой безысходной ненависти, что Ольгерду стало не по себе. Отрицательно мотнув головой хозяину он вновь отвернулся к помосту.
Оказалось что сделал это вовремя. Присутствующие на торгах сановники уже поднялись на ноги, собираясь покинуть павильон, и на ковер в сопровождении долговязого турка, вступил, наконец, Измаил. Несколько раз поклонившись по очереди всем присутствующим он что-то произнес, обращаясь к Темиру. Тот недовольно кивнул. Измаил начал говорить.
Ольгерд стоял далеко и не мог разобрать слов, однако по всему выходило что его всезнающий компаньон повел разговор в неправильном русле — бей с каждой секундой терял интерес к беседе: вначале нахмурился, затем прищурил глаза, а после того, как египтянин лихорадочно зашевелил губами, пытаясь поскорее добраться до конца своего рассказа, Темир махнул в его сторону рукой и отвернулся. Подчиняясь жесту ногайского бея, к Измаилу рванулись сразу трое охраняющих павильон янычар, однако, дело, похоже, обошлось без кровопролития. Вытолкав посетителя в дверь, охранники спокойно вернулись на прежние места.
— Ничего не вышло, — тяжко вздохнул за спиной наблюдавший за разговором Сарабун. — Стало быть, прав ты был, господин. Зря мы в это логово неверных сунулись.
— Уж лучше бы я ошибся, — процедил сквозь зубы Ольгерд.
Все что он делал дальше происходило так, будто его кто-то большой и невидимый двигал и заставлял говорить, будто куклу на веревочке. Повинуясь непреодолимому порыву он развернулся к навесу и поманил к себе пальцем все еще ждущего армянина и показал пальцем на странную татарку:
— Эй хозяин, сколько?
Тот три раза выбросил перед лицом Ольгерда десять коротких волосатых пальцев.
— Триста? В талерах подойдет? — Ольгерд вытянул из наплечной сумы кошель, вытряхнул на ладонь десятиталеровую монету, протянул продавцу. Тот ее внимательно оглядел, и что-то прокричал в сторону своей будки. Оттуда мигом выскочил шустрый мальчишка, который, как выяснилось, неплохо справлялся с обязанностями толмача.
— Мой хозяин, Гайк, говорит что нужно еще половину от десяти. Столько возьмет меняла за монеты неверных. В эту цену входит также верхняя одежда и башмаки.
Ольгерд, соглашаясь, кивнул.
— Хозяин сейчас ее оденет и выведет. А ты пока готовь деньги! — армянин, мальчишка и девушка скрылись в будке.
Ольгерд так увлекся, что не заметил как к нему и потерявшему дар речи от изумления Сарабуну присоединился расклеившийся от неудачи от Измаил
— Вы видели друзья, — мрачно выговорил он, ни на кого не глядя. — Ничего не вышло, он даже не дослушал до конца. А когда понял что мы те самые путники, что пытались попасть к нему вчера, и вовсе велел прогнать, так что… — Речь египтянина оборвалась на полуслове, когда из будки вышел торговец, ведя, словно лошадь на поводу девушку, фигуру которой теперь скрывал с макушки до пят серый хиджаб из грубой холстины и, если бы не протянутый в разрез ремешок, который хозяин, приняв и пересчитав деньги, передал в руки Ольгерда, она ничем бы не отличалась от свободных мусульманских женщин, которых они во множестве встречали на улицах Кафы.
— Она твоя, — перевел слова армянина подоспевший толмач-мальчишка. — Только будь осторожен, она очень строптива. Дерется и никого не подпускает к своему телу, даже хозяину не удалось узнать, девственница она или нет. Тебе повезло, иностранец! Если бы эта фурия была сговорчивее, то хозяин оставил бы ее себе или же продал мурзе не меньше чем за пятьсот монет.
— Что здесь происходит? — Выйдя из ступора, поинтересовался Измаил.
— Ничего особенного, — нарочито-небрежно ответил Ольгерд. — Просто пользуясь случаем, хочу разрешить наш спор по поводу рабства.
— И каким же образом, друг? Ты решил обзавестись в походе наложницей?
При этих словах Измаила лицо Сарабуна перекосилось, словно ему прищемили причинное место. Он бросил испепеляющий взгляд на купленную рабыню, затем глянул на Ольгерда с откровенным осуждением:
— Господин, скажи мне, зачем ты это делаешь? Ты что, решил отказаться от госпожи Ольги?
При чем тут Ольга? — искренне удивился бывший лоевский компанеец. — Да уж, приятели, такого вы значит обо мне мнения, чуть что готовы обвинить во всех смертных грехах. Для начала дождитесь конца представления, потом уж судить будете. — Ольгерд с ненавистью поглядел на сжатый в кулаке поводок и, наклонившись, стал шарить рукой за голенищем.
Не дав ему завершить задуманное из базарного проулка вдруг вынырнул хорошо одетый человек в сопровождении двух здоровенных амбалов. Судя по тому как он с места в карьер начал ругаться с Гайком, пришедший тоже был представителем вездесущего армянского племени.
Два армянина долго препирались, при этом работорговец несколько раз указывал пришедшему на солнце и тряс у него перед носом кошель с полученными от Ольгерда деньгами.
— О чем они говорят? — поинтересовался Ольгерд.
— Рабыню, которую ты купил, хозяин пообещал этому человеку, — перевел мальчишка. — Он ушел за деньгами вчера, но вернулся только сегодня. Хозяин говорит, что он сожалеет, но торговля есть торговля.
