— Внезапно прошла, и я хочу есть, — сказала я, вытесняя Щербатову из комнаты.
На этом мое ночное приключение благополучно кончилось. Ольга Романовна что-то поняла и на время перестала приставать с нежностями. Теперь она решила, что все дело в моей обиде за то, что она не хочет выходить за меня замуж. Меня такой поворот любовной коллизии вполне устроил. До самого обеда мы с ней выясняли отношения и решили, что быть вместе нам не судьба, но ничего не мешает остаться просто друзьями.
Едва мы отобедали, как опять пришел Прохоров с обещанным паспортом. Был он на имя Десницкого Сильвестра Ефимовича, восемнадцатилетнего сына священника. Паспорт был настоящий, единственным его недостатком было то, что его владельцу следовало иметь какое-то отношение к духовенству. Если при Екатерине Алексеевне поощрялся выход детей священников из духовного звания, то при Павле он затруднился. Впрочем, особых препятствий для продвижения по стране детям священников не чинили.
— Если вам понадобится подорожная, — сказал, передавая мне документ Яков Семенович, — я вам ее выправлю.
Увы, кроме подорожной мне еще много чего требовалось, и в первую очередь лошадь и цивильная одежда, но Прохоров был беден, и рассчитывать на его материальную помощь не приходилось. Попросить деньги у Миши и тем более у Щербатовой, я стыдилась. Моих же скромных средств решительно ни на что не хватало. Самая скромная верховая лошадь стоила больше ста рублей, и скромная одежда обошлась бы никак не меньше пятидесяти.
Кое-какие возможности заработать деньги у меня были. Самый простой, но и опасный — выиграть в карты. Другой, устроить представление с чтением мыслей. Я больше склонялась к игре. Как показал опыт, зная, как и с чем играют противники, не выиграть я практически не могла. Конечно, играть при таких возможностях было чистым шулерством, но когда прижимают обстоятельства, успокоить совесть и придумать себе оправдание не самое сложное дело.
Однако пока я собиралась что-нибудь предпринять, обстоятельства изменились, ночью на дом Щербатовой попытались напасть «разбойники». Тем вечером у Ольги Романовны опять был тайный прием. В обход царского указа спать по ночам, а днем служить государю, гости приходили до начала комендантского часа, а расходились после шести утра. Конечно, все окна, выходящие на Невский проспект, были темны и постороннему узнать, что в доме гости, было невозможно.
У Щербатовой собралось несколько приятельниц, как мне казалось, не столько от большой нужды общаться, сколько для того, чтобы непослушанием досадить ненавистному Павлу Петровичу. Сама же хозяйка старалась занять себя чем угодно, лишь бы не страдать ночи напролет о «милом мальчике», то есть обо мне.
Я какое-то время провела в кругу взрослых дам, послушала сплетни о людях, мне незнакомых, и скоро соскучилась. В компании оказался всего один кавалер, но он был так неинтересен, что выдержать его общество я смогла не более пятнадцати минут. Говорил он исключительно на одну общую тему, о всеобщей подлости. Едва мы разговорились, он принялся ругать простой народ, не желающий ни трудиться, ни верить в бога, думающий исключительно о водке и развлечениях. При этом сам пил рюмку за рюмкой, и судя по его мягким, пухлым рукам ничего в жизни тяжелее нее не поднимал.
— Изволите служить? — попыталась я сбить его с вечной российской темы.
— Разве сейчас можно служить? — вопросом на вопрос с нескрываемой горечью, ответил он. — Кругом разврат, пьянство и тунеядство!
— А чем вы тогда занимаетесь?
— Выжидаю, когда улучшатся нравы, — совершенно серьезно ответил он.
— О, тогда вам придется очень долго ждать! — посочувствовала я.
— Ничего, мне спешить некуда, имею полторы тысячи душ крестьян, сплошь отъявленных мерзавцев и лодырей! — объяснил он.
— Тогда не стану вам мешать ждать, когда они исправятся, — сказала я и пошла к себе в комнату.
— Я уже отчаялся! — крикнул он мне вслед.
— Пусть ваша надежда никогда не умрет! — пожелала я.
В доме было тихо, слуги, кроме тех, что обслуживали полуночников, спали. Я быстро разделась и нырнула в постель. Однако уснуть не успела. Внезапно из гостиной послышались женские крики. Я вскочила и быстро оделась. В этот момент какая-то гостья отчаянно завизжала. Мне лишний шум был противопоказан, и я бросилась со своего антресольного этажа вниз узнать, что случилось. Лишь только я открыла свою дверь, как там раздался негромкий пистолетный выстрел.
Я вернулась назад в комнату, схватила пистолет и побежала вниз. В гостиной было полутемно и происходило невесть что. Посередине комнаты лежал мой недавний собеседник, а вокруг бесновались насмерть перепутанные дамы.
— Что случилось? — закричала я, пытаясь обратить на себя внимание, но все так отчаянно кричали, что меня не услышали.
Тогда я взяла со стола единственную горящую свечу, протолкалась к лежащему на полу телу, осветила его, и увидела, что мужчина ранен в грудь.
— Ольга Романовна, — схватила я за плечо Щербатову, — что здесь произошло?
Княгиня взглянула на меня круглыми от ужаса, невидящими глазами и пролепетав:
— Николая Ивановича убили, — упала в обморок.
Теперь на полу лежало два недвижных тела и, судя по состоянию гостей, это был не предел. Дамы рыдали и говорили все разом. Я так растерялась, что не могла придумать, кого спасать. Вместо того чтобы что-то делать, стояла посередине гостиной столбом и водила стволом пистолета по сторонам. Однако среди светских дам, на общее счастье, нашлась мужественная женщина.
— Всем молчать! — крикнула она таким решительным голосом, что вопли разом оборвались.
— Сержант, — приказала она мне, — бегите к черным дверям!
Не очень понимая, что делаю, я бросилась в черные сени, через которые ночные гости попадали в дом. Там все двери были распахнуты настежь. Снаружи прямо на крыльце лежал лакей Парамон, слава богу, живой.
— Ваше благородие, они туда побежали, — сказал он и показал пальцем на темный палисадник.
Гнаться в темноте неизвестно за кем я, конечно, не стала, вместо этого наклонилась к Парамону.
— Что случилось? Кто туда побежал?
— Не могу знать, ваше благородие, какие-то лихие люди. Видать, разбойники! Пробрались в дом и учинили разбой!
— Ты ранен? — спросила я Парамона.
— Не могу знать, ваше благородие, только ударили меня сильно, — ответил старик, ощупывая себе грудь. — Я только вышел на шум, а он как налетит, и на меня!
— Сколько их было? — спросила я, помогая ему подняться.
— Много, а сколько, сказать затрудняюсь, — ответил он, растирая ушибленное место.
