Один из тысячи, которого не отпустили на серое небо, такое близкое, такое доступное — протяни руку. Просто лотерея, страшная лотерея, в которую играют добрые французы в лето от Рождества Христова 1793-е. И никаких тайн…
— Нет, не все так просто, Юлия! Ваша теория…
— Это не теория! — резко возразила девушка. — Я совершенно не уверена в самом посыле. Но если принять его за аксиому…
— Вы считаете без хозяина, — перебил я, вспомнив наш спор с Вильбоа. — Без Того, Кто взвесил все судьбы…
Очки блеснули, но я поднял руку:
— Погодите! Все или почти все «дезертиры» не успели сделать что-то важное.
Мари дю Бретон не успела покормить детей, неистовый Антуан Пари — отомстить. У каждого — свое, у каждого — свой «Синий циферблат»…
— По-вашему, желание одного человека сильнее законов природы? — Юлия возмущенно пожала плечами. — Это уже чересчур!
— Не желание, — поправил я. — Воля.
— Поповщина и клерикализм! — Девушка резко встала. — Стыдно слышать от такого образованного человека…
— А я согласен с вами, друг мой! — быстро заговорил д'Энваль. — Воля — о,— наша воля, она сильнее смерти, сильнее…
Девушка фыркнула, и молодой индеец смущенно умолк.
На этом дискуссию прекращаю! — Юлия резко прошлась по комнате. — А вам, Франсуа Ксавье, следует завтра же направиться в лечебницу…
— У вас нет сердца, Юлия…
Девушка резко обернулась и замерла. Д'Энваль медленно встал.
— Увы, это так! О-о! Сколь скорбно сознавать это, но истина пронзает меня, словно отравленный кинжал! Да у вас нет сердца! Вы не верите в Бога, вам смешны человеческие чувства, вам недоступно то святое, что дорого каждому человеку… И вы не любите меня!
— Что?!
И тут я понял — слова гражданина д'Энваля, больше похожие на горячечный бред, достигли цели. Девушка побледнела, в глазах мелькнула растерянность.
— Альфонс! Вы понимате, что говорите?
— Да! — Похоже, индейца понесло. — Вы не любите меня! О-о! Я верил вам, почитал вас, словно богиню, а вы… Вы забываете меня ради своих низменных увлечений, ради других мужчин, с которыми…
«Заткнись!» — чуть было не сказал я, но понял — поздно. Лицо девушки странно дернулось, дрогнула закушенная губа…
— Франсуа Ксавье, — ее голос дрогнул, — убедительно прошу вас проводить меня домой. Здесь мне больше незачем находиться.
— О-о! — Альфонс сжал голову руками и рухнул на диван. — Вы решили добить меня, вы, лишенная сердца!.. Уходите! Уходите с ним! Уходите к нему! Уходите, дабы предаться с ним…
Внезапно мне показалось, что я нахожусь в каком-то нелепом провинциальном балагане. Пьеро обвиняет в неверности Коломбину. Что за ерунда?! Он что, спятил?
— Прекратите! — возмутился я. — Альфонс! Немедленно извинитесь перед Юлией…
Вместо ответа я услыхал что-то напоминающее мычание. Д'Энваль раскачивался из стороны в сторону, закрыв уши руками. Внезапно мне захотелось поднять его за ворот рубашки и как следует встряхнуть, а если не поможет…
— Я ухожу, — послышался негромкий и внешне спокойный голос девушки. — Вы остаетесь?
На улице я долго не решался заговорить. Юлия упорно молчала, глядя в сторону.
— Послушайте, — наконец начал я. — То, что произошло, нелепо…
Она резко обернулась и выдернула руку, которую вероятно по забывчивости, подала мне, когда мы выходили из подъезда.
— Я могла бы сказать, Франсуа Ксавье, что это — не ваше дело. Но я так не скажу. В данном случае вашей вины, как ни странно, нет. Альфонс иногда бывает невозможен… Кстати, пусть его слова не тешат ваше самолюбие. Альфонс готов ревновать меня даже к памятнику Генриху IV…
— Я просто хотел извиниться…
— Незачем! — она резко дернула плечом. — Хотя не могу не признать, что вы приносите одни неприятности!
Спорить я не стал. Странно, но получалось именно так. Бедняга Вильбоа, теперь эти симпатичные влюбленные…
— Вы правы, гражданка Тома. Сейчас я провожу вас домой, и мы больше не увидимся.
Честно говоря, я надеялся, что Юлия возразит, но девушка так и не сказала ни слова.
На стук в дверь я вначале не обратил внимания. Я никого не ждал и менее всего был рад незваным гостям. Но те, что стояли в коридоре, оказались настойчивы. Снова стук — на этот раз лупили кулаком, затем на дверь обрушилось что-то тяжелое, железное. Я встал и, уже догадываясь, кто заглянул ко мне на огонек, отодвинул засов. В дверной проем заглянула щекастая физиономия, увенчанная засаленной треуголкой с трехцветной кокардой. Послышалось удовлетворенное «Ага!», и на пороге появился первый гость. Он был изрядно толст, в старом поношенном сюртуке, зато с широкой перевязью (тоже трехцветной) через все брюхо. За поясом у трехцветного торчали два дуэльных пистолета.
Вторым вошло странное создание в балахоне и чепце, небритое и с большим, изрядно ржавым мушкетом. Присмотревшись, я сообразил, что это все-таки женщина, а кажущаяся небритость объясняется слабым знакомством с полотенцем и мылом. Вслед за мушкетером в чепце появился желтолицый санкюлот в полной карманьоле и красном колпаке, который волок нечто, напоминающее оглоблю. Оглобля никак не желала пролазить в двери, и красноколпачнику пришлось изрядно повозиться, дабы втащить ее в команту. Когда это наконец удалось, стало ясно, что это не оглобля, а пика, увенчанная кривым наконечником с трехцветной лентой.
Я принял этот внушительный парад стоя. Теперь кое-что стало ясно — и присутствие мадам Вязальщицы в неурочный час, и любопытные взгляды коридорных…
— Мы к вам, гражданин Люсон, — с достоинством проговорил толстяк. — И вот по каком делу…
Да, Вильбоа и Демулен не зря предупреждали! Дальнейшее можно было и не объяснять, но отказать себе в беседе со столь колоритными личностями просто грешно.
— А кто это «мы»? — самым невинным тоном осведомился я.
Гости переглянулись.
— Мы — это Наблюдательный комитет секции Нового Моста, — соизволил пояснить толстяк. — Моя фамилия Шондер, я отвечаю за всех подозрительных на территории нашей секции.
— За всех? — восхитился я.
— За всех, — немного подумав, сообщил гражданин Шондер. — Так что мы к вам, гражданин Люсон. И вот по какому делу…
— Заарестованный ты! — перебил санкюлот в красном колпаке. — Так что собирай вещички, «аристо»!
— Но за что? — воскликнул я, прикидывая, что удостоверение национального агента здесь может не помочь. Едва ли эта публика вообще умеет читать.
— А потому как ты, гражданин Люсон, контра недорезанная! — охотно пояснил санкюлот. — По тебе «бритва» плачет!
Оставалось узнать, что такое загадочная «контра». Вопрос явно застал красноколпачника врасплох. Он задумался, но тут вмешалась Небритая Женщина:
