десятый «А». А может, только он и пострадал. Логично?
— Наверное, — сказала Алина.
— Чем, по-твоему, наш класс отличается от других? — сказал я. — Ничем, на первый взгляд. Но если копнуть глубже… получается, что едва ли не у половины наших с тобой одноклассников родители военные. У Наташи Кравцовой отец так и вовсе: командир Рудогорского погранотряда. Папаша Васи Громова — начальник нашей погранзаставы.
— И что с того?
Следившие за нами вороны склонили головы и громко каркнули — будто продублировали Алинин вопрос.
— Вполне возможно, что и ничего, — ответил я. — А быть может, что в этом и есть причина той встречи с «солдатами». Пока я учился в «Г» классе, мы ни разу не ездили ни на погранзаставу, ни в расположение погранотряда. А вот «А» класс бывал в гостях у пограничников неоднократно. Я узнал об этом у Свечина.
Заметил, что Алинина бровь со шрамом снова дёрнулась.
Продолжил:
— Вот я и подумал: не будет ли у нашего класса этой зимой подобной экскурсии? В целях патриотического воспитания. Или вдобавок к урокам по начальной военной подготовке. А может, как с тем походом: чтобы на старости лет нам было что вспомнить. Тогда встреча всего класса с солдатами выглядит вполне логичной.
Алина повернула в мою сторону лицо.
— Ты считаешь, что на заставе с нами что-то случится? — спросила она.
Всё же опёрлась о мою руку.
— Очень может быть, — сказал я. — Экскурсия к пограничникам, где будет только наш невезучий десятый «А» класс. Такой вариант выглядит логичным. Не находишь? И более вероятным, чем нападение солдат финской армии на нашу школу. Где оружие — там и несчастные случаи. А иногда даже и не случайные.
— Несчастный случай? — повторила Волкова. — И выживут только пятеро из всего класса?
Я поправил очки.
Предположил:
— Или же эти пятеро попросту не поедут на экскурсию. Что тоже кажется логичным. Именно это я и предположил, когда вспомнил слова Лёни об Оле Ерохиной. Вот уж кто точно бы не поехал ни на какую заставу! Почти не сомневаюсь: ты, Волкова, стала бы шестой выжившей. По своей воле ты к пограничникам вместе с классом не поедешь.
Алина неуверенно повела плечом.
Я посмотрел на показавшееся впереди, на горке, облицованное красным кирпичом здание почты. Его внешний вид отличался от прочих городских построек. Лишь большие окна намекали: его тоже построили и спроектировали финские строители. Будто бы в подтверждение этому факту на стене трёхэтажного строения я увидел баннер с изображением соединившихся в рукопожатии рук, разукрашенных в цвета флагов двух стран: Финляндской Республики и СССР.
— Ты должен рассказать об этом… кому-нибудь, — сказала Волкова.
— Я рассказал: тебе.
Алина помотала головой — её собранные на затылке в хвост волосы словно заискрились.
— Ты должен рассказать о своём сне милиционерам, — сказала она. — Или… ещё кому-нибудь. Чтобы они помешали той экскурсии. И предотвратили несчастный случай.
Я усмехнулся.
— Вот этого я как раз и не сделаю.
Волкова сжала мою руку.
— Почему? — спросила она. — Ведь… нужно же что-то предпринять!
Я кивнул.
— Нужно. Обязательно.
Ухмыльнулся и добавил:
— Но рассказывать о своём сне я никому не буду.
Солнце скрылось за облаком — глаза Алины тут же потемнели. Мы остановились, не дойдя до входа в почтовое отделение около двух десятков шагов. Я смотрел на тот лесок, куда в субботу ПТУшники загнали «школяров» — Алина рассматривала моё лицо.
— Почему? — спросила Волкова. — Ты думаешь, тебе не поверят?
Она дёрнула меня за руку.
— Но ведь я же тебе верю! — сказала Алина.
Десятиклассница смотрела мне в глаза.
Я закусил губу — сдержал улыбку.
— Тогда почему ты не расскажешь об этой экскурсии милиционерам? — спросила Волкова.
— Потому что прекрасно представляю, чем для меня обернётся тот рассказ, — ответил я.
Опустил взгляд, стряхнул на асфальт прилипший к моему ботинку оранжевый лист рябины. Рядом с нами приземлились два голубя. Птицы склоняли набок головы, посматривали на нас в ожидании подачки.
— Допускаю, что мне поверят, — сказал я. — Допустим, что власти нашей страны не упрячут меня в психушку.
Погремел дипломатом — голуби не испугались, а подошли ближе.
— Вот только сомневаюсь, — сказал я, — что мои рассказы о случившемся во сне помогут нашим одноклассникам. Очень в этом сомневаюсь. Ведь мне, по сути, особенно и нечего рассказать об их судьбе — кроме слов Свечина. Мне слабо верится, что о судьбе десятого «А» класса вообще кто-либо задумается.
— Почему это? — спросила Волкова.
Она взяла пример с голубей: тоже склонила голову.
Я указал пальцем в небо.
— Потому что существуют государственные интересы. Им наши власти и уделят внимание в первую очередь — если допрашивать меня будут честные и ответственные люди. А других, нечестных и безответственных, заинтересует личная выгода: причём, не наша с тобой. Боюсь, Волкова, что интересы учеников десятого «А» класса будут учтены даже не в третью очередь — если их вообще учтут.
— Почему это?
Алина чуть сощурила глаза.
— Потому что у меня нет чёткой информации о возможной гибели учеников нашего класса, — сказал я. — Экскурсия на погранзаставу — это мои собственные домыслы. А Свечин в Ленинграде мог и нафантазировать, чтобы произвести на меня впечатление. Да и вариант с десантом солдат армии НАТО на крышу нашей школы тоже имеет право на существование.
— Но ведь… нужно же что-то делать! — сказала Алина.
— Нужно, — снова согласился я.
К зданию почты мы не подошли — свернули, зашагали в направлении наших пятиэтажек.
Голуби разочаровано заворковали.
— Я обязательно рассказал бы о своём сне и в милиции, и в КГБ, и в горкоме партии. Если бы знал, что сведения из моего сна используют во благо нашей страны и советского народа. Вот только я, Волкова, в благородные порывы власть имущих не верю. Почти не сомневаюсь: мои рассказы они используют для политической борьбы и для набивания собственных карманов.
Алина дёрнула головой.
— Но не все же люди такие! — сказала она. — Есть и порядочные!
Я хмыкнул.
— Возможно, что и не все.
Пожал плечами.
— Вот только не представляю, где искать этих честных и благородных, — сказал я. — К тому же, у меня есть собственные представления о том, что в нашем будущем нужно менять, а что лучше не трогать. Да и… Как говорил один покойник в фильме «Бриллиантовая рука»: «Я слишком много знал». У меня на эту жизнь планов громадьё — рано мне становиться покойником.
Повёл Алину в обход припаркованного на тротуаре грузовика.
— Но мне ты о своём сне рассказал, — напомнила Волкова.
Кивнул.
— Рассказал.
— А не боишься, что я поделюсь твоими рассказами с милиционерами?
Я улыбнулся.
— Не боюсь.
— Это ещё почему? — спросила Алина.
Она будто бы отстранилась от меня. Но не выпустила мою руку.
— Потому что я буду всё отрицать.
— Надеешься, что мне не поверят?
Я спросил:
— А ты сама бы в такое поверила?
Пожал плечами.
— Но… я же поверила, — сказала Алина.
— Ты, Волкова, поверила не голословным утверждениям, — сказал я. — Были предсказания на уроках, рассказ о нашем воскресном походе, результаты хоккейных матчей. А что покажешь и расскажешь милиционерам ты? Ничего. Только выставишь себя не в лучшем свете. И разочаруешь меня. Вот и всё.
Десятиклассница снова закусила губу.
Мы не разговаривали, пока переходили проезжую часть.
Волкова кивнула.
— Да, — сказала она. — Наверное, ты прав: мне не поверят. К тому же…
Она замолчала.
И вдруг спросила:
— А зачем ты вообще мне обо всём этом рассказал?
Она выпустила мою руку — забежала чуть вперёд и заглянула в мои глаза.
— И почему именно мне? — сказала она.
Девчонка выставила руку — я остановился.
— Давно хотела это узнать.
Волкова взялась за ручку портфеля обеими руками и словно отгородилась им от меня.
Я хмыкнул.
Сказал:
— Так было проще всего убедить тебя не соваться пьяной к окну — это во-первых.
Алина кивнула.
— А во-вторых, я очень хотел поговорить на тему своего сна: хоть с кем-то.
— Со мной?
— Не маме же объяснять, что считаю себя шестидесятилетним стариком. Это усложнило бы наши с ней взаимоотношения. А ты — хороший вариант: умеешь держать язык за зубами — если захочешь.
— Ну, допустим, — сказала Волкова.
Махнула портфелем.
— Четвёртая причина — тот самый разговор со Свечиным, — сказал я. — Хотел, что бы о нём знал не только я. Только он и держит меня в этом городе. Как я и говорил, в моём сне я уехал из Рудогорска в начале ноября.
Мне почудилось, что Алина вздрогнула.
— А… теперь? — спросила Волкова. — Тоже уедешь?
Мне почудилось, что её голос дрогнул.
— Пока не решил.
Добавил:
— Но я очень хочу увидеть отца. И своих друзей, которые живут в Первомайске. В том моём сне я со многими из них дружил всю жизнь. А некоторых и похоронил. А в Рудогорске… тут у меня, так
