виделись всего несколько раз, и в каждую встречу Шейх звал его в НСДАП, обещая лично написать рекомендацию. Отказу искренне огорчался.
— У меня есть для тебя работа, Фест. Настоящая, не твой Бранденбургский музей. Напиши книгу о советской республике в Баварии. Ты там был, ты воевал.
— Кто же такое издаст? — поразился бывший унтер-офицер. — Ты же первый и запретишь!
Шейх, покосившись на шофера, еле заметно шевельнул губами.
— Поручение фюрера. Я ему о тебе рассказал.
Он чуть не крикнул: «Зачем?» Рядом с Гитлером тайн не бывает, его имя наверняка уже сообщили Гиммлеру… Эх, Шейх!
Доктор Иоганн Фест понимал, что теперь следует как можно скорее уехать в Стокгольм, а еще лучше в Бразилию. Но верные гуси уже в пути, мальчик Нильс не может их бросить.
Вновь Клубится тьма над головой, Но помня о любви былой, Уверен, день придет иной… * * *
В казарме оказалось неожиданно людно. Вернулись полицейские, к ним добавилось еще народа, с виду совершенно непонятного. Форма СС, но старая, черного цвета, с виду же совсем не орлы. И возрастом не вышли, самому молодому под сорок. Пили, впрочем, и те, и другие, дух стоял такой, что бывший унтер-офицер лишь головой помотал. Эти навоюют!
Он уже собрался к себе на верхний ярус, когда сосед снизу молча протянул сложенный вчетверо листок бумаги. Доктор Фест, решив ничего не спрашивать, развернул, как только устроился на тощем раздавленном матраце.
Три строчки готическим шрифтом, большие черные буквы, похожие на пауков:
Уходите!
Бад-Тёльц будет уничтожен.
Уходите сейчас!
Доктор Иоганн Фест перечитал листовку, проговаривая про себя каждое слово, и внезапно подумал, что это писал иностранец. Почему именно, так и не понял, но смутил прежде всего готический шрифт, за кордоном почему-то уверены, что он дорог каждому немцу. Однако сейчас не времена императора Карла V Габсбурга.
Уходите! Легко сказать, караулы удвоены, всех загнали в казармы, рядом с дневальным стоит офицер, злой словно бес. Рейхсфюрер вцепился в Бад-Тёльц всеми когтями, что никак не удивляет. Не так много в мире мест, где Гиммлеру будут рады. В Берлин точно дороги нет.
…Молчание Гитлера неспроста. Рейхсфюрер ему нужен, но только как победитель. Выкрутится, выживет, сокрушит врагов, честь ему и слава. Если же нет… Мало ли их было? Дрекслер, Рём, братья Штрассеры.
Жаль, не убежать!
* * *
— Доктор Фест! Ставя подпись, вы берете на себя всю ответственность за последствия, однако все же считаю своим долгом предупредить. Это всерьез, пути назад не будет. Я не видение, не горячечный бред и не наведенная галлюцинация. И учтите, договор действителен вне зависимости, верите ли вы в происходящее или нет.
— Главное, чтобы поверили рейхсфюрер с его камарильей. Очень, понимаете ли, не хочется умирать из-за каких-то диких суеверий. У меня на этом свете еще дела. Я, кстати, тоже хочу предупредить. Человек это тело и душа, тело после смерти распадается, душа, если и существует, нематериальна. Что станете в котле варить?
— О, вы не разочаруетесь!
* * *
Первое ноябрьское утро началось с дождя. На этот раз полило вовсю, хляби разверзлись, и бывший унтер-офицер искренне пожалел мокнущих на плацу юнкеров. Сам он спрятался под каменным козырьком, но и сюда попадали холодные капли. Доктор Иоганн Фест, затягиваясь первой, самой сладкой сигаретой, представил, каково сейчас где-нибудь на горной тропе или даже на самом современном автобане. Нет, лучше здесь поскучать.
Под козырьком и нашел его штандартенфюрер Брандт, трезвый, но какой-то встрепанный. Выбрит скверно, синяки под глазами, стеклышки очков и те погасли.
— Совсем озверели, — сообщил он, словно жалуясь. — С утра все пьяные, даже Олендорф. Может быть, кофе?
В офицерской столовой пусто, до завтрака еще полчаса, но кофе нашелся, пусть и не слишком хорошо приготовленный. Брандт отпил глоток, поморщился.
— Вас тоже бежать призывают? Нам листовку под дверь подсунули и еще в коридоре на стену наклеили. Но куда бежать-то? По одному и передавят.
Доктору Фесту было что возразить. Юнкера Бад-Тёльца никому не нужны, кроме родителей и собственного начальства, не за ними идет охота. А вот рейхсфюреру и его своре бежать и в самом деле опасно, как, впрочем, и оставаться здесь.
Смолчал. Брандт и так все понимает.
— Не будем отчаиваться, доктор. То, что вчера показали, лишь краешек. У рейхсфюрера есть чем ответить, если попытаются ударить. Для врага это станет сюрпризом, причем очень неприятным. Уходить отсюда нельзя, здесь родина рейхсфюрера, можно сказать, наш символ… Но я сейчас о другом. Вы враг Рейха, доктор, однако человек, без сомнения, умный. На что надеетесь? На мировую войну? Американцы высаживают в Европе десятимиллионную армию, проплаченную еврейскими банкирами?
Бывший унтер-офицер отставил чашку в сторону. Кофе горчил.
— Нет! Германия погибнет, но и Европе достанется.
Штандартенфюрер негромко рассмеялся.
— Понимаете? Про нашествие пархатых казаков из Сибири я и не говорю. Франции нас не сокрушить, лягушатники исчерпались еще в прошлую войну. Британия будет отсиживаться на острове, пока у нас не появятся настоящий флот и реактивная авиация. Тогда — все, назначаем гауляйтером Англмарка Освальда Мосли. Что у вас осталось, доктор, какие козыри?
Откровенничать он не собирался, но Брандту это и не требовалось, Кажется, он убеждал не собеседника, а самого себя.
— Надеетесь на переворот, доктор? Пронунсиаменто, как говорят в Аргентине, где
