— Именно, из зависти, что моя старуха лучше ее лечит.
— Бог с ней с попадьей, я сейчас напишу записку становому приставу, и он вашу протеже выпустит. Но, у меня к вам тоже есть просьба. Голубчик, не в службу а в дружбу, помогите моей приятельнице. Так бедняжка тяжело заболела, того и гляди, Богу душу отдаст. Здешние доктора в таких болезнях мало что смыслят, послали за хорошим доктором в Москву, но когда она приедет! Это совсем близко отсюда, всего верст двадцать…
Мне уже стало понятно, о ком она говорит, но я ждал подтверждения.
— Поможете?
— Анна Сергеевна, для вас что угодно!
— Ах вы, шалун, для меня вы могли кое-что сделать десять лет назад, но почему-то не захотели. А зря, я бы вас так вознаградила!
— Поверите, до сих пор жалею, что упустил такую возможность, — покаянно сказал я, — но тогда я только женился…
— Ладно, считайте, что я вас прощаю. Так поедете?
— А кто больная?
— Княгиня Урусова, прекрасная женщина. У них тут имение Услады… Очень родовитая семья, настоящие аристократы, почти как мы.
Относительно княжества и аристократизма Пресыпков у меня были большие сомнения, но делиться я ими не стал, согласно кивнул:
— Слышал о таком роде, княгиню зовут Марья Ивановна?
— Так вы с ними знакомы? — обрадовалась генеральша.
— Лично не знаком, просто много слышал об этом семействе. Они, кажется, московские Урусовы?
— Правильно, так что велеть запрягать?
— Хорошо, я еду.
Анна Сергеевна довольно ловко объяснилась знаками с Герасимом, он улыбнулся мне, кивнул и вышел.
— Коляска у вас все та же? — спросил я, намекая на экипаж в котором они с Герасимом ездили на «пленэр».
Княгиня рассмеялась и стукнула меня по руке костяным веером.
— Та же, только лошади и кучер другие. А знаете, с Герасимом вы оказались провидцем. С тех самых пор я без него, как без рук, — сказала она и сама рассмеялась двусмысленности своей фразы.
Чтобы она не забыла обещание, я попросил, пока готовят экипаж, написать письмо становому и, кажется, правильно сделал. Анна Сергеевна писать не любила и вполне могла не собраться. Когда письмо было готово, она отослала его с лакеем.
— А вдруг пристав заупрямится и не отпустит старуху? — спросил я. — У наших чиновников много фантазий!
И тут я понял, почему княгиня получила свое прозвище. От одной мысли, что кто-то посмеет ее ослушаться, она подобралась и окаменела, лицо стало чеканным и в нем действительно появилось сходство с молодой Екатериной Алексеевной.
— Тогда он из станового пристава станет околоточным надзирателем! — жестко отчеканила она. — Я фрондерства в своем уезде не потерплю!
Это было круто.
Такая баба действительно, и коня на скаку остановит и войдет куда только захочет.
Я решил, что за Ульяну можно пока не волноваться и с легким сердцем поехал в Услады.
Прогулка оказалась приятной. День был жаркий, и солнце немилосердно пекло, но за гордом, в движении, зной почти не ощущался. От прогулки мы получили удовольствие.
До Услад оказалось езды полтора часа, и приехали мы туда почти к обеду. Анна Сергеевна без церемоний сама отправилась в дом и скоро вернулась с Николаем Николаевичем Урусовым. Мы второй раз познакомились и князь, стеная по поводу неимоверных мучений супруги, повел меня прямо к ней в спальню.
Марья Ивановна лежала на высоко взбитых подушках и страдала от почечных колик. Разобрался я с ней в течение получаса. Ничего опасного для жизни у нее не было. Когда боли прошли, и княгиня заснула, я вернулся к обществу, ждущему приговора «светила».
Успокоив мужа, я рассказал, какой диеты следует придерживаться больной. Как раз в это время, мажордом пригласил всех к столу.
Продолжая разговаривать, мы перешли в столовую. Оказалось, что кроме нас в доме еще несколько человек гостей. И вот тут-то для меня наступил час истины. Одним из них оказался очень тучный человек с удивительно знакомым лицом. Я искоса его рассматривал, пытаясь вспомнить, где мы с ним прежде встречались, но так и не вспомнил.
Князь Николай Николаевич нас познакомил. Толстяка звали Денисом Константиновичем Петровым. Его имя мне ничего не сказало. Второй гость, высокий мужчина с узкой, сутулой спиной и худым лицам аскета, представился Иоахимом Гансовичем Вернером. Когда мы столкнулись с ним лицом к лицу, мне показалось, что и его я где-то видел.
Уже когда все уселись на свои места, пришел третий гость. Этот был стар, с землистым лицом, поросшим каким-то дикими, редкими волосами. Он, молча всем поклонился, и сел внизу стала. Хозяин хотел его отрекомендовать, но не успел, в столовую вошли слуги и начали разносить кушанья.
Я сидел рядом с Анной Сергеевной и, естественно, участвовать в общем разговоре не мог, мне приходилось слушать ее одну.
Князь Урусов старался развлекать гостей, но был заметно озабочен здоровьем супруги, казался грустным и рассеянным. Мои уверения, что у нее нет ничего опасного, его не удовлетворили. Это было и понятно, шарлатанов лекарей обещающих выздоровление от любых болезней, всегда хоть пруд пруди. Я не стал ничего доказывать, результат своего лечения я узнал еще зимой от него же самого.
Генеральша, между тем, не удовлетворилась только одним слушателем и начала вовлекать в разговор остальных гостей. Мне же эти люди были не очень интересны. Обычно общее впечатление о человеке складывается в первые секунды знакомства. Мы своей внешностью, манерами, строем речи, взглядом, передаем друг другу какие-то сигналы, типа: «свой-чужой» и только если они совпадают, начинаем воспринимать собеседника. Ребята, что сидели за столом, никак не входили в близкий мне тип людей. Единственно, что меня тогда мучило, попытки вспомнить, где я мог с ними встречаться.
Обед между тем близился к концу, уже начали разносить десерт, как вдруг неожиданно в столовую вошла хозяйка. Князь увидел улыбающуюся жену и так стремительно вскочил со своего места, что едва не опрокинул стул.
— Голубушка, Марья Ивановна, — закричал он, — зачем ты встала, тебе нужно лежать!
Княгиня улыбнулась гостям и сказала, что чувствует себя здоровой, и не могла не проследить, как Николай Николаевич угощает гостей. Само собой, начались шумные изъявления радости по поводу исцеления, многоречивые благодарности, которые испортили для меня конец обеда. Я так давно не ел ничего вкусного, что вполне бы отдал благодарственную оду в свою честь, за порцию сливочного мороженного с земляникой, без толку растаявшего в моей тарелке.
Когда восторги утихли, женщины и мужчины разделились. Урусова и Присыпка отправились судачить о своем, женском, а мы перешли в буфетную комнату, пить кофе с ликерами и курить.
