Минотавр топчет звёзды…
Геи молоко разлито.
Ночь темна. Наверно, поздно
Ощущать себя разбитым,
Если и хрусталь небесный
Уступает грубой силе.
Мне сегодня стало тесно
В этом доме. Или — или?
Или мы совсем не звёзды
И умрём не так красиво…
Может, тихо. Может, грозно,
Может, даже агрессивно.
Или — звёзды?! Это значит,
С неба падая упрямо,
Мы летим туда, где плачут
Дети, брошенные мамой.
Загадайте пожеланье —
Мы замедлим ритм паденья,
До последнего свиданья
Будет целое мгновенье.
Всё исполнится, поверьте…
…Только нам, судьбой забытым, -
Тихий хруст зеркальной смерти
Под раздвоенным копытом.
* * *
Я проснулся около семи — по ощущению, потому что не особо смотрел на часы, а свернулся удобнее в спальнике и остался лежать, с наслаждением переживая минутки приятного безделья. Судя по всему, никто не вставал ещё, кроме дежурных.
Наверное, я бы опять уснул, но послышались шаги, голос Андрюшки Соколова что-то спросил, и я понял, что ошибся — не семь, а восемь, смена часового. Начал подниматься кто-то — я вспомнил, что сейчас идёт Мордва и, со вздохом откинув клапан спальника, сел, кивнув всем, кто не спал.
Андрей, стоя у огня, стягивал куртку. Игорь, сидя на лежаке, шнуровал сапоги. По другую сторону костра сидела Ленка Власенкова с блокнотом на колене, а Наташка Бубнёнкова, пристроившись рядом с ней на корточках, мешала в побулькивающем котелке. В нашем жилище было достаточно тепло, хотя по полу, как всегда, поддувало. Я влез в штаны и отправился в угол умываться.
— Всё тихо? — плескаясь водой из котелка, я искоса посмотрел на Андрея. Тот помотал
растрепавшимися волосами, потом зевнул:
— Холодно… А так всё тихо. Волки опять подходили к низу тропинки, дальше не пошли.
— Поел?
— Поел час назад… Я ложусь.
— Я пошёл, — сказал Игорь, затягивая капюшон. — Когда чай скипятят — вынесите мне.
— Вынесут, иди, — я проводил его до выхода, постоял, ёжась, пока Игорь не занял место
и вернулся к огню. — Правда холодно… Чем кормите?
— Гуляш, — Наташка куском кожи прихватила ручку котелка, переставила на камень. —
Немного… Ещё вон там чай брусничный заваривается… Олег, я тоже пойду спать, ладно? Всем ведь уже вставать пора.
— Иди, конечно, — я окликнул Андрея, который ещё не лёг: — Кинь сапоги… Оп. Спасибо.
Лен, — обратился я к Власенковой, — ложилась бы ты спасть тоже. Что я тебя, как маленькую, загоняю? Ведь каждый вечер почти!
158.
— Да, Олег, — вместо нормального ответа спохватилась она, — там часа в три от
Шверды двое прибежали.
— Ночью? Что случилось?! — встревожился я. Ленка успокаивающе махнула рукой:
— Нет, ничего… Они нас всех зовут Новый Год встречать. Прислали муки. Килограмм
пятнадцать. Я как встала, их с твоей Танюшкой накормили, так и не ложилась.
— Они что, ушли?
— Нет, вон там спят… Я, Олег, думаю — надо отказаться, — она помахала блокнотом. —
Это морально важно. Наш первый Новый Год тут, мы все живы, вот и надо встречать самим… Я тут посмотрела, — она вновь раскрыла книжку, — что мы можем соорудить на праздник… Вот, смотри.
Вместо того, чтобы смотреть, я с улыбкой тронул её висок:
— Что бы мы без тебя делали?
— Питались бы одним мясом, — уверенно ответила она. — Ладно, хватит меня в нос тыкать. Смотри, говорю! — она толкнула меня локтем в бок. — Если теперь есть мука — можно соорудить тортик, печенье… Кстати, остальное я предполагаю замутить на сухари. А то сожрут за полмесяца в виде свежего хлеба — и всё, а весной фигу.
— Откуда у них зерно? — немного не в тему спросил я.
— Пшеница дикая в нескольих ущельях растёт, я узнавала, — пояснила Ленка. — Они вообще неплохо живут.
— Неплохо, — кивнул я, — только вон едва отбились… Ладно, что там у тебя ещё?
— Кисель, — она подчеркнула в блокноте ногтем строчку какой-то кабалистики. — И компот. Из сухофруктов. Леваш ягодный. Свежего мяса на леднике горы — сделаем шашлык с луком, жаль, помидорков и перчика нет…
— Помидоров, — педантично поправил я. — До Америки доберёмся — будут и помидоры, и перец, и картошка. И кукуруза.
— Кукурузу я не люблю, — категорично отрезала Ленка и карандашом почесала нос.
— Не ешь, — согласился я. — Что там у тебя ещё?.. Э, погоди, а уксус для шашлыка?
— Сделали мы уксус, — буркнула Ленка. — Думала, ты не спросишь… Яблочный, правда…
— Спросил, и что тако… — я внимательно посмотрел на неё. — И бухло забодяжили?
— Какие слова… — вздохнула она. — Тоже надеялась — не сообразишь… Яблочную наливку поставили. Не очень много, так, по глотку… Ну Олег, Новый Год же!
— Ладно, ладно, — отмахнулся я. — Что там ещё у тебя?
— Копчения — рыбка-птичка… Мёд — в чистом виде подадим, и в пряники… Ты не знаешь, как там, в древние времена, напиток тот, мёд, делали?
— Не знаю, — признался я. — Читал много, а как делали — не в курсе.
— Ладно… Тесто сделаем на закваске, уже поставили… Салатик — рыбка солёная, капуста квашеная, свёкла, солёные огурцы. И всё, наверное?.. А, нет, грибов ещё нажарим! Вот теперь всё.
— Ну что, получится вполне приличный праздничный вечер, — одобрил я. Помолчал. Ленка тоже молчала, закрыв блокнот. Я спросил: — Лен, а как ты Новый Год встречала?
— Дома, — тихо ответила она и, резко встав, сказала: — Я правда, наверное, пойду спать. Скажи Олегу… нет, я потом сама.
Она как-то очень быстро легла, а я взялся за гуляш — если честно, не ощущая его вкуса, хотя он был с жареным луком и каким-то очень вкусным соусом. Потом лениво потянулся к котелку с чаем — тот настоялся и был вмеру горячим, но мне и пить-то как-то расхотелось, я заставил себя сделать несколько глотков и, поднявшись, накинул на плечи один из меховых плащей. Потом взял котелок и вышел наружу.
Ещё не рассвело толком. Голубой свет лежал на сугробах, призрачно синели снежные шапки, устроившиеся на ветках. Особая зимняя тишина замерла над замороженным миром. Через проход в скалах я видел волка — он сидел в снегу на хвосте,
159.
подняв лобастую морду и хмуро рассматривал меня янтарно-жёлтыми глазами. К волку подошёл, низко опустив голову, второй — зевнул, нервно дёрнув головой и, быстро повернув голову в мою сторону, замер.
Игорь подошёл сбоку, похрустывая снегом. Я подал ему котелок.
— Мне ночью сон снился, — Игорь отпил брусничного настоя, помолчал и продолжал: — Тараканы взобрались на кухонную подставку и хором поют. Да ведь на три голоса! — он дёрнул плечами и добавил: — Приснится же такое…
