— А ты как сюда попал? — окликнул я мужика, отворачиваясь от хозяев.
Гордей Никитич оказавшись в центре внимания, смутился и, запинаясь, ответил, что не хотел оставлять меня одного. Кажется, мне сегодня везло на странных людей и непонятные поступки.
— А где твои лошадь и сани? — спросил я.
— Лошадь здесь, — радостно сообщил он, — сама за нами прибежала, куда ж ей деваться! А розвальни, Бог с ними, все одно, оглобля сломалась.
— Это ваш мужик? — спросила Марья Ивановна.
— Нет, он сам по себе, — ответил я, и добавил, почтительно кланяясь, — а теперь позвольте откланяться, честь имею.
— Но как же так, — растеряно сказал Урусов, — Marie, попроси Алексея Григорьевича остаться.
— Право, куда вам спешить, скоро обед, — уже вдогонку, сказала она, — соблаговолите хотя бы с нами отобедать.
— Если только отобедать! — сказал я останавливаясь.
Мне стало интересно узнать, почему хозяйка так не хочет, чтобы я остался и, неожиданно даже для себя самого, решил поймать ее на слове. К тому же, если нам сейчас суждено так холодно расстаться, то чего ради, я занимался ее лечением в их прошлом и своем будущем? Странная ситуация с временной путаницей уже начинала руководить моими поступками.
— Вот и чудесно! — искренне обрадовался князь, а Марья Ивановна лишь вежливо улыбнулась и кивнула, тотчас перестав обращать на меня внимание.
Все тотчас двинулись в сторону дома. Я отправился следом за хозяевами. Урусов по дороге громогласно живописал супруге свои ратные подвиги. Слуги почтительно, окружив господ, внимали хозяину, как положено дворне, подобострастно заглядывая в лица помещиков. Мы всей неспешной толпой вошли в просторный вестибюль, из него в парадный зал. Жили Урусовы на европейский манер, с вощеным паркетным полом, картинами на стенах и вычурной отделки «мебелями», что в начала девятнадцатого века было вполне уместно.
Я уже насмотрела на дворянские усадьбы, и воспринимал их роскошь без особого интереса. Даже, старался вести себя, примерно как новый русский, после посещения Версаля: «Скромненько, но жить можно».
В парадную залу вошли только Урусовы и несколько старших слуг и то сразу постарались слиться с интерьером. Николай Николаевич продолжал с восторгом говорить о победах русского оружия, замечательной стойкости наших солдат, но к своей чести, о собственных подвигах не распространялся. Марья Ивановна рассеяно слушала мужа. Было заметно, что она очень рада его возвращению, но война ее совсем не интересует и, она отчего-то сильно нервничает. Я это принял на свой счет. Похоже, что между нами этим летом что-то произошло, только бы знать что!
По виду княгиня Урусова никак не походила ни на бой-бабу, ни на стерву, хотя как большинство русских женщин, не отказывалась от самого тяжелого беспросветного в женской доле, руководить поступками своего мужа.
— Ты только представь себе, мой ангел, французы палят из ружей, кругом свистят пули, — воодушевленно повествовал Николай Николаевич, как вдруг супруга, глянула на него не то что строго, но как-то требовательно и когда он послушно замолчал, спросила меня:
— Неужели вы, Алексей Григорьевич, так ничего и не помните?
— Совершенно ничего, — покаянно ответил я, — у меня такое чувств, что вас с князем я вижу сегодня впервые в жизни. Такое иногда бывает, когда после контузии.
— После чего? — не поняла она.
— После удара взрывной волной. Рядом со мной взорвалась вражеская бомба, и меня взрывом ударило о землю.
Урусова пристально на меня посмотрела. Я глядел на нее невинным агнцем. Она кажется, мне поверила, но на всякий случай, спросила:
— И вы даже не помните, как меня лечили?
Теперь было впору занервничать мне. Марья Ивановна был женщиной бесспорно интересной, но совсем не в моем вкусе, однако чего не случается в жизни…
— Совершенно ничего не помню! — твердо сказал я. — Николай Николаевич мне сказал, что у вас были сильные боли? А как вы теперь себя чувствуете?
— Хорошо, спасибо, теперь совсем выздоровела, — не вдаваясь в подробности, ответила она и опять переключила внимание на мужа, с нетерпением ожидавшего возможности продолжить рассказ. Однако заботливая супруга не дала ему такой возможности, перебила на полуслове и отправила в покои, переодеться с дороги. Князь, в сопровождении камердинера, тотчас ушел и мы с Марьей Ивановной остались с глазу на глаз. Похоже, сейчас должно было начинаться самое интересное. Княгиня какое-то время молчала, потом спросила надолго ли я лишился памяти.
— Это никогда заранее неизвестно, может быть, на несколько дней, а может быть и навсегда, — ответил я.
— Значит вы можете все вспомнить?
— А что, между нами случилось какое-то неудовольствие о котором вы не хотите помнить? — прямо спросил я, следя за ее взглядом.
— Господь с вами! — быстро ответила она, испугано стрельнув по сторонам глазами. — Ничего такого между нами не было!
— Надеюсь, я вас ничем не обидел? А то давеча, когда мы с вами встретились, вы явно ко мне не благоволили.
Конечно, так наседать на женщину было невежливо, но и мне не слишком понравился недавний прием.
Если я действительно спас ей жизнь, то княгине стоило быть немного любезнее.
— С чего вы так подумали? — с деланным удивлением, спросила она.
— С чего? Вы испугались, когда увидели меня, и никак не хотели, чтобы я здесь остался, — сказал я.
— Вам это показалось, — перебила она.
— Не поблагодарили за лечение, — я намерено не сказал «спасение жизни», — все время пытаетесь что-то выяснить. Вполне может быть, что между нами летом случилось такое, что вы никак не хотите вспоминать!
Марья Ивановна выслушала, не поднимая от пола глаз, и так покраснела, что вспыхнули щеки. Потом заговорила медленно, с трудом подбирая слова:
— Вот значит, о чем вы подумали. Не знала, что мужчины могут быть такими наблюдательными. Нет, если вы говорите о том, что мы строили куры, то могу вас уверить, ничего неприличного между нами не случилось, я люблю своего мужа и ему верна. Дело в другом, кое до вас не касаемо и, слава Богу, что вы ничего о том не помните! И прошу вас, Алексей Григорьевич, ни о чем, ни меня, ни мужа не спрашивайте!
Теперь уже я не мог подобрать слов, теряясь в предположениях, что с нами могла случиться такое тайное и неприятное. Впрочем, все могло быть и много проще, обыденнее. Например, у княгини есть какой-то физический недостаток, явный или надуманный, вроде некрасивого родимого пятна на теле и ей неприятен человек, который мог ее видеть без одежды и о нем знает. Психика человека вещь сложная и мало предсказуемая.
