— Вот задаток, — сказал я, отдавая ему три серебряных кольца весом в дебен каждое. — Остальное принесет он, — показываю на своего возничего Пентаура, — когда завтра придет за колесницей.
— Будет сделано, сенни! — поклонившись, радостно пообещал мастер.
Я уже собирался уходить, но в этот момент из дома через проем, завешенный циновкой из папируса, вышла женщина лет двадцати семи, довольно симпатичная, с длинными волосами, зачесанными назад и заплетенными по местной моде в три косы. В ушах золотые сережки в виде дисков. На обоих запястьях и предплечьях по браслету в виде двух соединенных, выгнутых, золотых пластинок с цветочными барельефами. Одета в приталенную платье до коленей, оставлявшее открытым правое плечо, чтобы не мешало работать этой рукой. Ткань была белейшая и тончайшая, а значит, дорогущая. Гибкое нерожавшее тело с упругими сиськами с черным большими сосками и треугольником густых черных волос на лобке словно бы пыталось выскользнуть из нее. В каждом движении этого тела чувствовалась потребность в любви, грубой и чувственной. Блеск в черных глазах, поведенных зеленой краской, соответствовал сигналам тела. В годы моей молодости существовала такая характеристика женщин: у нее слабая резинка на трусах. Сейчас нет ни резинок, ни трусов, но что-то у этой дамы было не просто слабым, а очень-очень…
— Ты не сдаешь комнату? — задал я вопрос мастеру.
— Сдаем, — опередила его жена, которая, судя по ее блудливой улыбке, догадалась, почему мне захотелось поселиться у них.
Я на самом деле подыскивал жилье. Обитать в казарме меня не вдохновляло, даже бесплатно и в отдельной келье. Солдатня она и есть солдатня. Во все времена и у всех народов одинакова. В молодости, когда ты сам такой же, это терпимо, но не в моем, жутко преклонном, возрасте.
— На втором этаже у нас большая и чистая комната. Можешь посмотреть, — предложила она и сказала мужу, упреждая его возражения: — Нам надо много чего купить, поживем внизу.
Купить, так понимаю, надо новые наряды любимой жене, на которую у мастера не хватает здоровья. Впрочем, на такую женщину здоровья хватит только у взвода солдат.
— Давай посмотрим, — согласился я.
По пандусу она поднималась впереди меня. Умеют некоторые женщины ходить. Вроде бы так же, как остальные, но в каждом движении читается: «Хочу-хочу-хочу!». Я глаз не мог оторвать от ее ягодиц, которые двигались под тонкой, облегающей тканью, и первое, что сделал, когда вошли в полутемную комнату, сдавил правую, упругую и горячую.
Женщина хихикнула, легко выскользнула и тихо молвила:
— Не сейчас.
Половину комнаты составлял помост из самана, выстеленный, как и пол, разноцветными циновками. На нем лежала свернутая перина и четыре перьевые подушки. Две подушки, как подозреваю, помогали во время утех. В углу стоял деревянный сундук с закругленной крышкой, высокой в задней части и узкой в передней, который, как догадываюсь, служил комодом. Окон не было. Выходивший на север, дверной проем закрывался циновкой, которая накручивалась на деревянный валик, расположенный над ним внутри помещения.
— Два хлеба в день, — огласила хозяйка стоимость аренды.
Хлеб — это небольшая плоская пресная лепешка, которая здесь является одним из основных мелких платежных средств. Если отзывчивость хозяйки входит в эту оплату, то, считай, жить буду даром.
Глава 7
Я лежу на перине расслабленный после бурного секса. Хозяйка дома, которую зовут Табубуи, рядом со мной, крепко обхватив левой рукой мою грудь, словно боится, что встану и убегу. Она пришла меня будить и, как только открыл глаза, порадовала сообщением, что муж уехал за материалом. После чего помогла стянуть с себя одежду и сразу предалась любовным играм. Египтяне не целуются, а трутся носами. Как по мне, более гигиеничное удовольствие, если у обоих нет насморка. Затем она долго вертелась, не давая засунуть, пока не придавил ее так, что запищала и замерла. Дальше было бурно и часто. Это у нас не первое свидание, но я все никак не насыщусь ей, как шестнадцатилетний мальчишка, впервые дорвавшийся до женщины. Может быть, виновато мое молодое тело, которое не хочет слушать старые, пресытившиеся мозги.
Я слышу, как во двор заезжает колесница. Это приехал Пентаур, чтобы поехать вместе со мной в пустыню на охоту. Так мы тренируемся и заодно улучшаем свой рацион и зарабатываем деньги.
— Мне пора, — говорю я.
— Угу, — мычит Табубуи и опускает руку на мой пах, нежно поглаживает.
Молодое тело реагирует быстро — и мы снова сплетаемся. В начале оргазма Табубуи вскрикивает так громко, что должен услышать весь квартал. Судя по многозначительным ухмылкам, которыми соседи провожают меня, так оно и есть.
Пентаур тоже улыбается понимающе. Он уверен, что старше и опытнее меня. Зато младший раб Кер отворачивается, не желая видеть меня. Ревнует. Он тоже ублажает хозяйку. Или она его. Табубуи относится к категории женщин, которых я называю пчелками. Египетская пчелка Майя. Встречал таких во все времена и во всех странах. Они умудряются опылять сразу несколько пестиков, не доводя дело до конфликтов. Муж и любовники знают, что она изменяет им всем, но делают вид, что не в курсе. Иначе придется признать, что не удовлетворяют ее каждый по отдельности, а такое самобичевание не вынесет мужское самолюбие, придется убивать ее или себя. Кстати, убийство неверный жены не считается здесь преступлением, но тогда все лишатся сладкого удовольствия, потому что в постели Табубуи бесподобна. Так что муж ходит с рогами, а все остальные сочувствуют ему.
Из очага идет дым и исходит запах печеного хлеба. Лепешки прилеплены снаружи к его стенкам. Старая рабыня отдирает готовые и прилепляет на освободившиеся места округлые куски теста. Три горячие лепешки она кладет на щербатое глиняное блюдо и ставит на низенький, сантиметров пятнадцать высотой, деревянный столик, который рядом с невысоким глиняным выступом у стены дома, заменяющим лавку. К лепешкам добавляет кусок жареного гуся и рядом ставит черно-красную керамическую чашку емкостью на пол-литра с темным пивом, которое египтяне называют черным. Напиток считается изготовленным в иностранном городе Кеде, но на самом деле его производят здесь иммигранты из тех мест. Темное пиво лучше светлого, египетского. Некультурные соседи египтян перенимают у них разные новшества, а потом делают намного лучше оригинала. Я быстро расправляюсь с мясом и лепешками и отказываюсь от добавки, которую предлагает старая рабыня, которая смотрит на меня с восторгом, будто ублажал только что именно ее. Доосушив на ходу кружку, отдаю ее рабу Керу, чтобы поревновал дольше, после чего прилаживаю свой сагайдак изнутри к правому борту кузова и легонько бью возничего по плечу: поехали!
Улицы в Мен-Нефере очень широкие. Центральные — метров двадцать и даже на окраинах не уже пяти. Дома разные, от больших кирпичных трехэтажных, с окнами, завешенными циновками, до халуп из речного ила, крытых тростником. Самое забавное, что лачуг больше всего возле храмов. Они облепляют его наподобие ласточкиных гнезд. Как мне рассказали, лачуги время от времени рушат, очищая пространство возле храмов, но вскоре возникают новые. Храм — это источник самых разных доходов, начиная с нищенства. Богатые дома разрисованы яркими красками. Сюжеты разные, но, как минимум, в одном обязательно главным героем является фараон. Его можно узнать по тому, что выше всех, даже домов. Действующий ли это фараон или кто-то из его предков — не угадаешь, потому что лицо изображено довольно схематично, как бы одно на всех.
Мы проезжаем мимо храмового комплекса бога Птаха, защищенного высоченной глинобитной стеной, видны только самые верхушки пальм, который занимает несколько кварталов, и не меньшей Белой крепости, названой так потому, что высокие стены покрыты штукатуркой и побелены, но не разрисованы. В крепости резиденция фараона Мернептаха (Любимец Птаха), когда он приезжает в Мен-Нефер. Вообще-то, столицей считается Но-Аммон, расположенный в Верхнем Египте, но нынешний правитель любит Мен-Нефер. Почти сразу за крепостью начинается пустыня. Фараоны предпочитают строить резиденции на окраине города или неподалеку от него. Подчиненные стараются жить поближе к своему правителю — и город смещается в ту сторону. Сейчас — на юг. Говорят, раньше Мен-Нефер был севернее километров на пять, напротив самой старой пирамиды фараона Пепи.
