а после идти на попятную, чтобы не поймать «кондрашку», в этот момент дверь и открылась.
Пантелеймон Борисович и Артем Григорьевич соизволили пожаловать для омовения. Оба в шапочках, в легких голицах и с… еловыми вениками в руках.
Вот это и в самом деле было жестко…
— Всё-таки высидел, Борька? — усмехнулся Пантелеймон Борисович. — Показал мужикам свою стойкость и силу воли? А вот как насчет попариться? Или слабо?
Давно меня на «слабо» не ловили. И ведь если сейчас сдашься, то потом словишь только усмешки, мол, млад и глуп и не видал больших… Мда…
Тут нельзя отступать. В случае чего — скинут в ту же бочку, чтобы я пришел в себя.
Я только усмехнулся:
— Лучше березовым или дубовым! Может не надо еловым-то?
— Надо, Федя, надо! — спародировал Шурика из «Операции «Ы» Зинчуков. — Если дождался взрослых, то покажи себя на все сто! Держись теперь!
Я лег и прикусил нижнюю губу, чтобы сразу не заорать.
Хлясть, хлясть, хлясть…
С оттягом, с прихлестыванием, с нагнетанием пара.
Хлясть, хлясть, хлясть…
По всему телу бегут мириады иголочек, кожа скрипит под ударами веток.
Хлясть, хлясть, хлясть…
Водопады воды, волны жара, запах ели… Расслабление пошло по телу, глаза сами собой закрылись, скамейка полетела в бездонное небо, а вместе с ней полетел и я...
— Да ты никак поплыл, милай? Совсем в душах да ванных ослаб? Иди тогда в предбанник — хлебни кваску, да в избу ступай. Чайник поставь, а мы пока тоже попаримся. Да ладно, ладно, ты всё доказал! Уважаю, — сказал Пантелеймон Борисович.
После этих слов он плеснул широким ковшиком на камни, густой пар мощным кулаком ударил в потолок. На губах Зинчукова я увидел одобрительную улыбку, он исподтишка показал поднятый вверх большой палец.
В моей голове царила такая же пустота, как в бескрайнем синем небе. Слегка пошатываясь, я кое-как выбрался из парной. Теперь бы только не упасть. Только бы дойти. Осенний промозглый воздух приятно окутал распаренное тело — клубами повалил пар от красной кожи.
Банка с холодным квасом блестела возле чистой одежды. Я аккуратно поднял, чтоб не выскользнула из мокрых рук, отхлебнул ядреной воды. В голове появились далекие отзвуки мыслей, легкая музыка и пересвист канареек. За дверью раздавался хлест прутьев, и шипела подливаемая вода. Пусть их, завзятых банщиков, а я, пошатываясь, отправился в дом.
Чайник урчал на подпечнике сытым и обласканным котом. Я огляделся по сторонам, вытер капли пота. Ну, что же, можно считать, что наше знакомство с учителем состоялось.
В этот день нам так и не удалось толком поговорить. Пока мужчины напарились по-взрослому, пока вернулись, пока ужин, чай да шаньги...
Признаюсь — меня сморило. Я уже за столом начал клевать носом, сквозь вату в ушах слушая неспешно текущую беседу двух старых знакомых.
Зинчуков обстоятельно выкладывал последние новости из столицы. Рассказал обо мне, что я за курсант такой необыкновенный и за какие заслуги меня приняли в "Гарпун". Многое из этого я слышал сквозь сон на теплых полатях, куда каким-то образом получилось забраться.
Давненько я не спал на теплых кирпичах. Прямо как привет из детства, где в пахнущем сухой глиной закутке снились чудесные сны. И вроде бы сейчас что-то снилось, но вот что? Со взрослением всё меньше получается видеть снов — проваливаешься в темноту и выныриваешь из неё. Вроде бы что-то снится, но под утро забываешь об этом.
Зато спозаранку меня разбудили истошные крики петуха за окном. Чуть позже послышался деревянный стук падающих поленьев. Похоже, что хозяин встал раньше петуха. Вот всегда уважал людей, которые поднимаются рано — они больше дел успевают сделать, пока другие дрыхнут.
Корнев отряхивал с рваной фуфайки приставшие щепки.
— Доброе утро, Пантелеймон Борисович, — высунулся я с полатей.
— Пойдем, сделаем утро добрее, — кивнул он мне в ответ.
— Сейчас, накину что-нибудь.
— Не надо. Так будет лучше.
Выйти на улицу в семейниках по колено? На улице ноябрь, ни разу не тепло. Но Корнев поджал губы, а это означало, что лучше его не злить. Всё-таки мы у него в гостях.
Возле колодца уже переминался с ноги на ногу Зинчуков. Он махал руками, пытался согреться. Холодный ветер категорически отказывал ему в этом. Неподалеку лежал Лорд, посматривая на нас грустными глазами. На краю колодца стояли три бадьи, словно вытащенные из сказки про Емелю и щуку.
Если это то, о чем я думаю, тогда холодный пронизывающий ветер покажется мне всего лишь ласковым летним ветерком.
— Ну что, Борис! — радостно окликнул меня Зинчуков. — Готов к труду и обороне?
— Всегда готов, — вскинул я руку в пионерском приветствии.
— Похвально, — кивнул Корнев. — Тогда начнем наше обучение.
Он скинул фуфайку, оставшись в одном нижнем белье. После этого начал разминку. Мы повторяли за ним. Это даже напомнило мне сцену из "Джентльменов удачи", вот только снега не хватало. Чтобы "Косой" подкрался к Василию Алибабаевичу с полными пригоршнями, а к нему подскочил Хмырь и грянула месть.
Как мне помнится, тогда Крамаров пытался саботировать эту сцену и не выходить на неё, но актер Муратов опоздал на съемки и в саботаже не участвовал. За что ему Крамаров и отомстил таким образом. Но Вицин не растерялся и тут же подхватил игру. В итоге появился незапланированный, но такой юморной эпизод с двумя дикими криками.
После взмахов руками, ногами, скруток и разогрева всего тела мужчины взялись за бадьи. Я тоже взял. Мне уже было понятно, что я не зря готовился к худшему. От тела шел пар, так что требовалось его остудить.
Хмыкнув, Пантелеймон Борисович скомандовал:
— Раз! Два! Три!
Три бадьи взмыли в воздух и на разогретые тела хлынули водопады ледяной воды. Я даже не закряхтел, чем вызвал уважительные взгляды Корнева и Зинчукова.
Уже спустя обтирания досуха и путь в дом, Корнев проговорил:
— Чем хорошо подобное утро? Тем, что после этого ты готов ко многому. Заодно закаляешься и бодришься. Закаляющую процедуру рекомендую проводить с утра, чтобы тело взбодрилось и зарядилось положительной энергией. После внезапного соприкосновения с водой организм испытывает стресс, и в течение некоторого времени температура тела повышается до сорока градусов. За этот период уничтожаются болезнетворные микроорганизмы.
— А Борману ты до какого уровня поднял температуру? — хмыкнул Зинчуков как бы между прочим.
— Рейхсляйтера Мартина Бормана мы основательно подготовили
