На следующий после похорон день к нам снова пожаловали переговорщики от казаков. На сей раз главным парламентером был худой небогато одетый казак лет около сорока или более, с обветренным лицом. На этот раз я не стал говорить с ними один и вышел на стену в сопровождении преподобного Сильвестра и Вельяминова.
- Я хочу говорить с князем Мекленбургским, - заявил он, оглядев нас.
- А что, ты столь знатен, что говорить с епископом и русским боярином тебе не почину? - усмехнулся я в ответ.
- Но ведь ты командуешь здешними ратниками?
- Верно. Но кто ты, что бы я говорил с тобой?
- Мое имя Яков Неродич, а запорожцы прозвали меня - Бородавка. Я кошевой атаман.
- Чего ты хочешь атаман?
- Я хочу, чтобы вы заплатили нам выкуп. Тогда мы уйдем.
- А больше ты вор ничего не хочешь? - воскликнул Аникита.
- Не лайся боярин, я не с тобой речь веду, - ответил Бородавка презрительно.
- Креста на тебе нет разбойник! - возвысил голос епископ.
- Як то нема? - насмешливо изумился тот в ответ, расстегнув ворот, - а ось на шее?
- Прокляну! - почти проревел на это преподобный Сильвестр, но насмешливый казак только хмыкнул в ответ.
- Послушай меня атаман, - вступил в разговор я, - больше того что вы уже сделали, вы ничего сделать не сможете. За стены я вас не пущу, а посады вы уже пограбили, да пожгли. Скоро начнутся дожди, и вам ничего не останется, как уйти, потому что зимовать тут негде. Вы сами все разорили. Поэтому послушай доброго совета, иди отсюда подобру-поздорову. Может там, на Диком поле вы и рыцари, стоящие за христианскую веру против поганых. Но здесь вы просто разбойники, которых наняли польские паны, чтобы не подставляться под пули самим. Это не ваша война и вам тут делать нечего, уходите.
- Ты князь, верно, надеешься получить подмогу от ополчения, только зря. Король Сигизмунд собрал большое войско и скоро будет под Москвой. Так что им не до вас. Заплатите выкуп и мы уйдем, не заплатите, будем стоять здесь, пока вы не начнете дохнуть внутри своих стен.
- Ты говоришь, что король Сигизмунд собрал войско и идет к Москве?
- Так и есть!
- Как интересно, - удивился я и, подойдя к краю стены, нагнулся в сторону казака, - а что с порохом у короля все благополучно?
Мимолетная тень набежала на обветренное лицо казачьего атамана, потом он широко улыбнулся и заразительно рассмеялся.
- Говорят, его величество, когда взорвался его порох, упал с лошади в такую грязь, что его потом целый день отмывали! При том, что грязнее всего были его королевские шаровары!
- А его высочество королевич?
- Не знаю, но тоже обделался!
Мы посмеялись вместе с ним, но казак внезапно оборвал смех и серьезно спросил меня.
- А откуда ясновельможный князь про порох знает?
- Птичка на хвосте принесла.... Так что уходи казак, хватит кровь православную проливать латинянам на радость.
Когда парламентеры уехали, Сильвестр пристально смотря на меня задумчиво проговорил:
- Странный ты иноземец, вроде лютеранин, а о крови православной печешься. Ни наших, ни казачьих смертей не хочешь. Отчего так?
- Оттого Владыко, что войска у меня мало.
- Что?
- Было бы у меня войска довольно, преподобный, - ответил я ему задумчивым голосом, - я бы эту шайку православную по ветру развеял, а тех, кто уцелел, по деревьям бы приказал развесить. И знаете что, Владыко, в будущем крови православной от этого действительно куда меньше пролилось-бы. Вот так-то!
На следующий день казаки ушли. Мы еще три дня не выходили из города ограничиваясь лишь конными разъездами и разведкой. Наконец вернувшийся из поиска Казимир доложил:
- Ушли казаки, далеко ушли.
- Ну и славно. Мы тут тоже погостили, пора и честь знать.
Провожали нас всем городом и с колокольным звоном. Оказать честь лично вышли епископ Сильвестр и резко поправившийся князь Одоевский. Наша колонна уже вышла из города, когда к ней присоединился отец Мелентий верхом на хорошей лошади и в сопровождении пары служек.
- Отче, вы все-таки решили вступить в мой регимент? - спросил я его.
- Нет, что вы, я же говорил вам князь у меня дела в Устюжне.
- Значит нам по пути.
Осеняя распутица еще не началась, и лошади бодро меряли копытами дорожные версты. Мы ехали с отцом Мелентием рядом и развлекали друг друга беседой. Иеромонах, очевидно, происходил из какого-то знатного рода попавшего в опалу во время смуты и был насильно пострижен в монахи в Кирилло-Белозерском монастыре. Будучи человеком с живым характером и авантюрной жилкой отец Мелентий как видно сумел найти себя в служении церкви и занимался выполнением различных щекотливых поручений своего игумена. Разумеется, он не сказал мне этого прямо, но догадаться было нетрудно. Мое чутье подсказывало, что интерес иеромонаха каким-то образом связан с моим делом. Но как это может быть связано я пока не понимал, и поэтому слушал рассказы отца Мелентия со всем вниманием, усиленно прикидываясь при этом простым наемником, не интересующимся ничем кроме войны. Благо это было не трудно, мой собеседник прекрасно знал устройство русского войска, участвовал во многих сражениях и что самое ценное был умелым рассказчиком. Я в ответ рассказывал иеромонаху об устройстве европейских армий. Об Кальмарской компании участником которой был сам. Аникита и Казимир, если небыли заняты, тоже принимали участие в наших беседах, но в основном мы говорили один на один.
Однажды вечером мы остановились на ночлег в небольшой деревне чудом уцелевшей во время смуты. Устюжна была уже недалеко, и следующий раз мы будем ночевать там, а сегодня разбили бивуак вокруг убогих изб. Осмотрев эти неприхотливые жилища и отметив что топятся они по черному, я решил что крыша над головой это хорошо, а вот клопы нет, поэтому ночевать мое высочество будет под открытым небом. Благо князь Одоевский на прощание подарил мне изрядную медвежью шубу, и риска замерзнуть не было. Казимир как обычно усвистал на разведку вокруг лагеря с несколькими казаками. Вообще не представляю себе, когда он спит, я засыпаю, он где-то в засаде - просыпаюсь он уже на месте бодрый и веселый со свежими новостями. Кароль ушел обходить караулы, а мы с отцом Мелентием и Аникитой поужинав сидели у костра.
- Все никак не надивлюсь обычаю твоему, князь, - начал разговор иеромонах, - иной раз глянешь, ведешь себя важно, куда там нашим князьям и боярам. Глядишь грозно, да речь ведешь, так что римскому кесарю впору. А иной раз прост вовсе, с казаками говоришь так, будто всю жизнь с ними знался.
- В чужой монастырь, святой отец, сам знаешь, со своим уставом не ходят. - Отвечал я ему, - а с волками жить по-волчьи выть.
