пополам, пополам-лам-лам…
Напеваю отстранённо, глядя мимо Корнея в голубизну летнего неба.
— Э, тебе может мозги встряхнуть? Поправить маленько? Бро, в натуре, у тебя чё, крыша поехала?
Крыша — это то, что ты мне навялить пытаешься.
— Так ты коммерс или вор? — задумчиво перевожу я взгляд на него. — Я так чисто для себя, понять хочу.
Вообще, он не вор, по большому счёту. Не сидел, из спортсменов, реально, персонаж будущего. Сколотил группировочку из спортсменов, блатным дорогу особо не даёт и многим людям, как кость в горле, мешает.
— Чё? Какой коммерс? Ты меня достал уже. Ты висишь на ниточке сейчас над бездной в натуре. На тоненькой ниточке. И щас бы уже в эту бездну летел, если бы я тебя не знал раньше, ты понял? Но терпение, пи**ец, закончилось уже.
— Значит так, — говорю я поднимаясь. — Я тебя понял. Ты хочешь половину прибыли предприятия, нелегальной, естественно. Что в замен?
— Чё взамен? — удивляется он, пытаясь осознать вопрос. — Живой останешься!
Найдя ответ в своей коротко бритой голове, он расплывается в улыбке, и его спутники, стоящие чуть в сторонке, но внимательно следящие за ходом нашей дискуссии, тоже начинают улыбаться и даже ржать. Только Адвокат внимательно смотрит на меня, пытаясь понять самоубийца я или супермен.
Про супермена он, может и не слышал ничего, но ничего, значит скоро услышит.
— Супермен, — киваю я ему.
— А? — топорщит он свои русые усы.
Хочу ответить кое-что подобающее, но сдерживаюсь.
— Мало.
— Чё? Ты запарил уже. Ты всё-таки меня вынудить хочешь?
— Нет, я хочу, чтобы ты был реалистом. Люди должны понимать за что они бабки тебе отдают.
— За то что могут работать спокойно.
— Это что значит, ты от ОБХСС прикроешь или что? — хмурюсь я.
— Может, тебе ещё жопу подтереть? От ментов сам отбивайся. Это значит, что жив будешь, так понятно?
— Беспредел творишь, — спокойно констатирую я. — Люди не поймут.
— Да ты чё? А ты кто такой? Дурилка картонная! Ты чё, блатной что ли? Кто за тебя впишется, в натуре? Совсем дебил? Ладно, кумекай со своими акционерами. Я приеду через три дня, директором поставите Адвоката, покажешь приказ, всё как положено, понял? Вот трудовая, держи. И в трудовой запись должна быть.
Адвокат протягивает мне трудовую книжку.
— Паспорт нужен, а то ты, может, у бомжа трудовик дёрнул. Фотографии же нет.
— Данные внутри вложены, — бросает Корней. — Хватит с тебя и этого. Если не будет приказа, я тебе лично башку отобью, буду долбить, пока не сдохнешь, а здесь всё сожгу нахер. Ясно? Если чё, можешь к ментам сходить, рассказать, что честно наворованное отбирают.
— Домой меня отвезите, — говорю я. — Верните, где взяли.
— Сам немаленький. Некогда, нам ещё до Новосиба хреначить. Слышь, Бро, я конечно знал, что ты бесогон вольтанутый, но чтоб настолько! Поехали, пацаны!
Они уезжают, а я остаюсь. Зашибись. Иду в административное помещение и, оказывается, все на местах, сидят, понять пытаются, что именно происходит.
Контора, кстати, весьма просторная, чистая, современная. Два окна, столы письменные, сейф, портрет Ильича, Леонид, который. За одним столом сидит Казанцева, та что технолог с ЛВЗ, рядом стоит мужчина лет шестидесяти, высокий, поджарый, совершенно седой и в очках-хамелеонах в модной оправе.
— Они откуда? — встаёт мне навстречу Казанцева. — Из милиции?
Как её звать-то, блин… Ольга Фёдоровна, что ли?
— Нет, Ольга Фёдоровна, из параллельной структуры.
Не поправляет, значит правильно вспомнил, вот же молодость, ничего не забываю, память как компьютер.
— Из КГБ! — в ужасе восклицает она.
— Нет, они вообще не из органов. Недобросовестные конкуренты. А вы почему их пустили на объект государственный? Где ваш охранник?
— Так как их было не впустить? Ворвались, кричали, всё осматривали, спрашивали обо всём. Что это, а то? Всё-всё. Говорят, у нас мол постановление.
— Показали?
— Нет, ничего они не показали, грубые, наглые, особенно главный их, или кагэбэшник, или уголовник.
— Ясно, — киваю я, подходя к столу, на котором вижу телефон. — Мне позвонить нужно Юрию Платоновичу.
— Так я ему уже позвонила.
— Давно?
— Да, примерно полчаса назад, наверное.
— Двадцать восемь минут прошло, — замечает седовласый незнакомец.
— И что он сказал?
— Сказал, что выезжает.
— Понятно. А вы кто? — оборачиваюсь я к мужчине.
— Это Павел Петрович Аристов, — вступает Казанцева. — Доктор технических наук по процессам и аппаратам пищевых производств. Из нашего пищевого института. А это Егор… Андреевич, помощник Большака.
— Здравствуйте, доктор, — протягиваю я руку. — Ну, как вы находите наши процессы и аппараты? Вы, кстати, допуск получили?
— Что? — спрашивает он и его настороженные глаза прищуриваются. — Какой допуск?
— Ну, к нашему секретному производству.
— Получили-получили, — успокаивает меня Казанцева. — Павел Петрович, разумеется, всё прекрасно понимает.
Доктор несколько раз переводит взгляд с меня на Ольгу и обратно.
— Честно говоря, — говорит он. — Результат у вас будет ужасающий. Это будет не виски, а… даже не знаю, как назвать это пойло.
Ого! Я смотру на Ольгу, обещавшую нам совсем другое, насколько мне помнится. Она яростно качает головой, не соглашается с таким заявлением.
— И почему же, док? — спрашиваю я, хмуря брови.
Хмурюсь я, главным образом, от боли, так что, честно говоря, органолептические характеристики продукта в настоящий момент отступают на второй план.
— Всё дело в солоде, который вы планируете получать с соседского пивзавода, — уверенно продолжает он. — Совершенно неудовлетворительное качество.
— Как так?
— Да, представьте себе, молодой человек, — гнёт своё док. — Для приготовления виски используется ячменный солод. Пшеничный или ржаной даст иное качество напитка.
— Так они же ячменный используют.
— Не знаю, — пожимает он плечами. — Насколько мне известно, пшеничный.
— Ольга Фёдоровна? — смотрю я на неё с удивлением.
— Я уточню, не беспокойтесь. Да, они выпустили недавно пшеничное пиво, но основной объём делают из ячменя.
— Наша область находится на пятьдесят шестом месте по производству ячменя, между прочим, учтите это при планировании сырьевой базы, — поднимает палец кверху доктор.
— Так, — киваю я уже гораздо более заинтересованно. — Вы, док, в этих делах дока, похоже. Простите за каламбур.
— Кроме того, — продолжает он, не реагируя на мои ремарки, — характерной деталью шотландского виски, например, с винокурни Caol Ila, считается торфяной дымный привкус. Выдерживается он, кстати, двенадцать лет в бочках из-под бурбона. Вкус дымка в виски достигается подсушиванием солода на торфе, но в нашем случае, это может быть и сушка на дровах и на угле. Также можем обжигать дубовые бочки изнутри… Именно эти нюансы и придают напитку сортовые марочные оттенки, понимаете? Но одна из главных особенностей хорошего виски — это старые бочки из-под вин типа мадеры…
— Павел Петрович, вы же доктор, правда? Не то, что мы с Юрием Платоновичем. Вот и он подъехал, кстати. Ну, и изобретите революционный метод, придумайте, как имитировать вкус бочки от мадеры и двенадцатилетнюю выдержку. А Ольга Фёдоровна вам поможет. У неё практика ого-го, но вы и сами, наверное, знаете.
Я иду к двери, чтобы выйти навстречу Большаку.
— Погодите, молодой человек, — не отпускает он меня. — Ещё про коньяк хочу сказать.
— Коньяк здесь производить не планируем, — отвечаю я немного нетерпеливо.
— Но вы не знаете, в Узбекистане существует отличный коньяк.
— Да ладно, док, его же пить невозможно!
— Ординарный — да, а вот КВ намного лучше армянского. Его правда не так много производят, но в другие республики вроде не гонят. Его можно почти безо всякой доработки выдавать за французский. Немного подержать в старых бочках и купажировать с иными коньячными материалами.
— Двенадцать лет подержать?
— Нет, конечно, можно иначе подойти к проблеме, — задумывается он.
— Слушайте, док, — говорю я. — Академиком я вас назначить не смогу, но зарплату, как у академика пообещать в состоянии. Плюс тринадцатая, плюс премии. Работайте.
— Всем привет, — восклицает Платоныч, входя в контору. — О чём диспут?
— О высоких технологиях, дядя Юра, — кривлюсь я.
Плечо дёргает.
— Ну давайте, докладывайте.
Ольга повторяет то, что говорила мне, добавляя пару деталей.
— Надо в милицию заявлять, — резюмирует она.
— Юрий Платоныч, поехали, а? — взываю я. — Старые раны ноют, спасу нет.
— Ладно, Ольга Фёдоровна, подумаем, что делать. Пожалуйста, никому ни слова, хорошо?
— А ты как здесь оказался? — спрашивает Платоныч, когда мы садимся в машину. — Ольга что ли позвонила?
— Не совсем…
Я рассказываю.
— Блин, капец, — говорит он,
