Степа первым делом бросил верно послужившее ружье и закинул за плечо новенькую винтовку. Теперь и он почувствовал себя прежним – уверенным и сильным. Арцеулов ткнул носком унта лежащего в снегу бандита и без особых сантиментов добил его выстрелом в голову, после чего, оглядев место побоища, поморщился и направился надевать сброшенный полушубок.
– Сэнк ю, бойз! – произнес спасенный, весело улыбаясь и вытирая снегом окровавленное лицо. Досталось парню крепко, но оптимизма он явно не терял.
Степа понял, что его благодарят и промычал в ответ что-то неопределенное.
– Амэрикэн? – продолжал между тем неизвестный.
– А-а! – сообразил Косухин. – Никак нет, браток, не оттуда.
Парень с интересом прислушался и неуверенно проговорил:
– То… пан поляк?
– Вот, чердынь-калуга, непонятливый! Русские мы!
– Шердынь… – удивленно пробормотал парень, но затем его лицо прояснилось, и он четко, почти без акцента, произнес:
– Спасибо, товарищ!
– Вот это дело! – обрадовался Степа. – Это по-нашему!
– Вы американец? – заинтересовался Арцеулов, успевший накинуть полушубок и теперь поправлявший ремень.
– О, йес! – согласился неизвестный. – А'м Тэд Валюженич, Джонсвилл, Индиана стэйт. Бат… бойз, д'ю андестэнд инглиш?
– Немного, – ответил Ростислав по-английски. – Похоже, мистер Валюженич, у вас были некоторые проблемы?
– О, да! И я могу лишь поблагодарить Творца, что он занес таких решительных русских парней в самую жуткую дыру на Тибете!
– Значит, все-таки Тибет… – проговорил Арцеулов и еле заметно нахмурился.
Тэд Валюженич верил Богу, американской Конституции, законам природы и – отчасти – президенту Вильсону. Во всех остальных вопросах он оставался ярым скептиком, каким и положено быть молодому ученому в двадцать два года.
Предок Тэда – люблинский маршалок Тадеуш Валюженич – прибыл в Штаты еще в конце XVIII века. С тех пор Валюженичи считали себя истинными янки, а от польских предков оставили лишь несколько пергаментов с давними королевскими привилегиями, а также имена Тадеуш и Криштоф, которые получали старшие в семье. Так Тадеуш стал Тэдом. Криштофом – Крисом – был его отец, известный филолог-медиевист, в последние годы работавший по приглашению Британской Королевской Академии наук в одном из английских университетов. Польский язык, который в семье полагалась знать, Тэд учить не захотел, чем весьма огорчил своего родителя. Решив все же направить отпрыска по собственной стезе, отец послал Тэда в Сорбонну, но тот, проучившись год и вдоволь наслушавшись о миннезанге и трубадурах, взбунтовался и перевелся на отделение археологии, что больше подходило к его живой натуре. Отец воспринял это решение весьма кисло, но Тэд не унывал и уже через полгода добился именной стипендии и места лаборанта в отделе молодого, но уже знаменитого профессора Луи Робера. Помогли поистине сизифово трудолюбие, а также знание языков. Польский, правда, он так и не освоил, зато досконально выучил древнегреческий, а за последний год увлекся восточными языками – от суахили до наречия тибетских бхотов.
На Тибет Валюженич попал отчасти из-за бхотов, чьими древностями серьезно заинтересовался, а отчасти из-за своего приятеля Шарля Карно. Молодой аспирант, потомок знаменитого математика и генерала Революции, Шарль был аспирантом у Робера и на свои средства организовал тибетскую экспедицию. Профессор Робер лишь покачал головой, узнав о безумном замысле своих учеников, но в конце концов благословил, вручив письма во все возможные официальные и научные учреждения Китая и Британской Индии. Валюженич вместе с Карно, наняв нескольких проводников, три месяца ездили по глухим горным закоулкам, перезнакомившись с десятками бритоголовых мудрецов в оранжевых одеяниях и сумев правдами и неправдами собрать большую коллекцию тибетской старины. Ближе к зиме, когда даже самые смелые проводники опасались вести экспедицию дальше, Шарль Карно решил добраться до главной святыни бхотов – монастыря Шекар-Гомп. Местные власти предупреждали, что возле Шекар-Гомпа небезопасно, но молодые люди были согласны рискнуть. Все уже было готово, но в начале декабря Шарль внезапно заболел. Он пролежал в горячке три недели, затем начал поправляться, но ни о какой дальнейшей поездке не могло быть и речи. Тогда Тэд решил рискнуть сам. Тут даже Карно испугался, попытавшись не пустить друга в эту авантюру, но Валюженич был тверд. Он, истинный янки, воспринимал случившееся как вызов и был сей готов вызов принять. В начале января, оставив Шарля в католической миссии под присмотром нескольких соотечественников-французов, Тэд нанял проводников и отправился в путь.
Вначале все шло наилучшим образом, но в последнем селении, встретившемся по пути, проводники, поговорив с местным старостой, категорически отказались идти дальше. Уговоры не помогли. Проводники были готовы даже вернуть аванс, что для тибетцев являлось делом невиданным. Они объясняли, что хозяин ада Шинджа вместе со своей подругой Лхамо, сев на своих призрачных коней, выбрались на землю как раз у Шекар-Гомпа.
Тэд Валюженич не верил в хозяина ада Шинджу. Убедившись, что суеверия в этом далеком от западной цивилизации крае излишне сильны, он решил добираться сам. До Шекар-Гомпа оставалось не больше двух дней пути, но тут случилось изрядная неприятность: як, на котором ехал молодой археолог, оборвал ночью упряжь и сбежал. Тэд, взвалив вещи на спину, пошел пешком.
Его встретили как раз у перекрестка. Пятеро солдат не стали ни о чем спрашивать, не поинтересовались документами, а сразу, забрав у растерявшегося Тэда оружие, принялись его избивать. Валюженич попытался дать сдачи, но у косоглазых были винтовки. Едва ли все это кончилось чем-то хорошим, но тут из-за скалы прогремел Степин карамультук…
Арцеулов предложил тут же убраться подальше от места схватки. Трупы скинули прямо в пропасть, где шумела речка, туда же полетело лишнее оружие, снег был заново утоптан и даже кое-где присыпан, чтобы скрыть пятна крови. Критически оглядев место побоища, Косухин решил, что следопытам, буде таковые явятся, придется изрядно повозиться. После этого он взвалил на спину мешок и выразил согласие идти дальше.
Дальше – означало к Шекар-Гомпу.
Тропа стала настолько широкой, что по ней можно было идти втроем. Впрочем, шли не плечом к плечу, а уступом – Арцеулов и Тэд рядом, Степа же – чуть позади. Такую позицию Косухин избрал сознательно. Беляк и свалившийся как снег на голову американец пустились в беседу на неведомом Степе английском языке, и гордый Косухин предпочел чуток отстать, дабы не делать умное лицо, не понимая ровным счетом ни черта. Сначала рассказывал Валюженич – громко, жестикулируя обеими руками, потом стал говорить Арцеулов, очень спокойно, и, как показалось Степе, тщательно подбирая слова.
