— Сориус, ты сможешь мне найти сахару? — обратился я к нему.
От неожиданности тот выпучил глаза.
— Думаю, что смогу — ответил он, когда пришел в себя — но… -
— Вот — перебил я, протягивая ему маленькую серебряную фигурку местного божка, подаренную мне на счастье Аниатой.
Не знаю, стоит ли она два конта, но кусочек сахара за него должны дать.
Сахарного песку в этом мире нет, сахар продается кусками, которые колют на мелкие части, перед тем как употребить.
Когда распахнулась дверь, и внутрь занесли котел с обеденным варевом, я уже успел покончить с сахаром. Разгрызть его мне удалось с трудом, настолько он был твердым. Ничего страшного, надеюсь, что глюкозы в нем не меньше, чем в привычном для меня песке или рафинаде.
Конечно же, первым к котлу подошел Горген и наполнил свою посудину доверху. Несмотря на то, что внутри меня заметно потряхивало, я смог подумать: вот же горазд он пожрать. Чуть ли не такого объема котелком мы пользовались по пути в Кергент, чтобы приготовить себе еду. Так ведь нас пятеро было.
Когда Горген проходил мимо меня, я чесал себе грудь под рубахой, потому что мне нужна была причина держать руку там.
— Горген — окликнул я его.
Тот повернул ко мне свою морду, язык не поворачивается назвать при таких размерах это лицом.
— Долг хочу отдать — сказал я, рывком извлекая из-за пазухи кистень, выполненный из подола своей рубахи и тех камешков, что насобирал еще ночью.
Момент был самый удачный, обе руки его заняты миской с похлебкой. Наверное, это подло для человека, собирающегося стать дворянином, но перед тем, как ударить его в первый раз, я успел еще и плюнуть. Плевок получился скудным, поскольку от волнения во рту все пересохло.
А вот удар получился на загляденье, Горгена даже повело в сторону. Развивая успех, я ударил еще дважды, целясь все туда же, между глаз.
Затем мы оба упали на колени. У меня болью скрутило правый бок. Неужели мне сахар не помог? Или было его слишком мало? Или это неправда, то, что говорят об этом. Или помогает он при других проблемах с печенью.
Все это пронеслось у меня в голове, когда я судорожно пытался встать на ноги. Боль в печени не тот случай, когда ее можно превозмочь.
Ведь их осталось как минимум двое, тех, кто обязательно бросится ему на помощь, а я не могу даже просто подняться на ноги.
Горген с колен завалился на бок, и было похоже на то, что он потерял сознание.
Черт, как удачно с ним вышло, и как некстати меня скрутила боль.
Я напрягся в ожидании ударов, когда подоспела подмога. Сориус выхватил откуда-то из-за спины кусок заточенного железа, похожего формой на сапожничий нож и нанес два режущих удара тому длинноносому, которому так понравилась моя рубаха, целясь ему в лицо.
Один из ударов, тот, что он наносил справа налево, достиг цели, и его противник тоже упал на колени, зажимая руками глубокий разрез.
Но самое неожиданное было не в этом. Еще одного человека из окружения Горгена, того, что был совсем квадратным и имел привычку втягивать со свистом воздух уголком рта, одним ударом кулака свалил на пол, и теперь охаживал обеими руками, усевшись ему на грудь, незнакомый парень.
Нет, я видел его и даже успел обратить на него внимание. Потому что выглядел он как настоящий черейнт, вот только ростом был еще выше меня. Голова его противника моталась из стороны в сторону после каждого удара, и было понятно, что и он уже не боец.
Затем мы встали втроем, как поется в какой-то песне плечом к плечу, и ждали, что будет дальше.
Я посмотрел на лужицу крови, вытекающую из-под лица Горгена, затем на свой кистень, который все еще сжимал в руке. На кистене остались следы от его крови, но они были почти не заметны, потому что цвет моей рубахи немногим от нее отличался.
Почему-то это вызвало у меня улыбку. Наверное, она получилась у меня не слишком симпатичной, поскольку, когда я поднял свой взгляд, от нее шарахнулись люди, стоящие и смотревшие на нас, на Горгена, и на его людей.
А еще затем я сделал то, чему до сих пор не могу найти объяснения. Забрав у одного из сокамерников его плошку, полную варева, я медленно вылил ее содержимое на лицо Горгена. Почем-то я решил, что варево приготовлено из чечевицы, поскольку в мутной жиже плавало что-то похожее на бобы.
И я стоял и смотрел, как они падают на его лицо вперемежку с жижей коричневого цвета. Может быть я вылил потому, что видел, как Горген заставлял бегать на четвереньках изображая собаку деда, что являлся местным старожилом, заставляя его еще и лаять.
Может быть потому, что слышал один из его рассказов, когда в лесной глуши он еще с четырьмя своими людьми набрел на заимку, где жили старик со старухой. С ними была еще их внучка, совсем девчонка. Стариков убили сразу же, а вот с внучкой забавлялись еще четыре дня, пока она не умерла. И те, кто слушал, угодливо заглядывая ему в глаза, смеялись: дура, мол, не понимала своего счастья.
Или из-за того что сегодня утром, совсем молодой парень утром оказался в том углу, где обитали стуимы. И он каждый раз вздрагивал, когда один из стуимов клал ему руку на плечо, успокаивающе что-то говоря.
Но вероятнее всего потому, что я перестал его бояться. А я ведь боялся его, боялся, слишком он уж огромен, а обмануть можно кого угодно, но только не себя.
Затем я прошелся по камере, как совсем недавно ходил по ней Горген, и тоже в сопровождении двух человек.
Я шел по подвалу, обращенному в тюремную камеру, пытаясь поймать враждебные взгляды, но таких не находилось. Взгляды были какими угодно, угрюмыми, равнодушными, настороженными и даже заискивающими. Но вражды в них не было, это точно.
И мне стало понятным, для чего ходил Горген.
Он пытался определить, не зреет ли против него бунт, чтобы погасить его еще в зародыше.
В конце своей прогулки я бросил через плечо, не обращаясь ни к кому конкретно:
— Уберите их с прохода. — Затем добавил — Если к завтрашнему утру они еще будут здесь, я убью всех троих.-
И только после этого мысленно схватился за голову: Артур, не слишком ли ты круто себя ведешь? Это вообще возможно, перейти в соседнюю камеру? Ведь если нет, тебе придется убивать их, за базар нужно отвечать.
Горгена, все еще не пришедшего в себя, за ноги оттащили к одной из стен, той, что была без окон. Длинноносый, зажимающий лицо ладонями, из-под которых все еще сочилась кровь, дошел туда сам, квадрата увели под руки.
Что-то стражи до сих пор не видно, мы здесь изрядно нашумели.
Когда я обратился с этим к Сориусу, тот охотно объяснил, что ее и не будет.
Она вообще относится ко всему происходящему здесь очень либерально, хоть насмерть перебейте друг друга. Больные и раненные тоже не дождутся сочувствия. Выживут — их счастье, сдохнут — туда им и дорога.
